Лев правосудия

Лехтолайнен Леена

— Ты останешься на ночь? Нужно поработать над картиной, а потом мы могли бы поужинать. Куда-то ехать будет поздновато.

Я ответила согласием и пошла в туалет умываться. Было так тепло, что не хотелось одеваться, к тому же окна были зашторены. Транков, напротив, оделся и смущенно мне улыбнулся, когда я снова приняла позу принцессы рысей. Теперь он работал очень медленно и вдумчиво, иногда останавливался и подолгу смотрел на меня, но взгляд его был взглядом художника, а не любовника.

За ланчем я поела как следует,

но после еще одного часа позирования вновь ощутила голод. Многие мужчины удивлялись, как сильно я хочу есть после секса. Это кажется неромантичным, но я всегда отвечаю, что спортсмены ведь едят после тренировок, чтобы восстановить силы. К тому же зрелище того, как я жадно поглощаю бифштекс с кровью, помогало мне избавиться от некоторых типов, с которыми я не хотела больше встречаться. Однако на Транкова это вряд ли подействует, да и прощаться с ним еще рано.

— Юрий, а сколько тебе лет, собственно? — спросила я, когда он в очередной раз надолго задумался.

— Это имеет значение? — Синие глаза подозрительно сверкнули.

— В общем, нет. Но ты довольно много знаешь обо мне, и будет справедливо, если сам расскажешь хотя бы такую малость.

— Мне двадцать шесть. Но я неплохо знаю жизнь, — заявил Транков и казался при этом еще моложе своих лет.

Разница в возрасте между нами оказалась меньше десяти лет, а значит, можно было ею пренебречь.

Наконец он опустил кисть и вытер пот со лба. Я повела плечами: пока мы занимались любовью, в какой-то момент я приняла вес нас обоих на предплечье, так что вскоре мускулы заболят.

— Готово? — Я направилась к своей одежде.

Пока я гораздо больше хотела есть, чем заниматься сексом.

— Твоего участия, пожалуй, больше не требуется, а я потом еще немного отшлифую.

— Можно посмотреть? — спросила я, одевшись.

Транков развел руками, словно говорил: почему нет?

— Но помни две вещи: она еще не вполне готова, и я не стремился нарисовать в точности твой портрет. Скорее я хотел отразить на холсте твою душу, насколько это возможно.

Сама я охотнее позволила бы Транкову рисовать мое лицо, чем душу, да и не верила, что ему удастся ее уловить. По большому счету, я и сама-то себя не знала. Подойдя, я увидела, что Транков нарисовал в волосах женщины пятнышки вроде тех, что на шкуре рыси, а вокруг глаз провел черные и белые линии. Правда, кисточек на ушах не было. В этой картине действительно была я; не знаю, велика ли ее художественная ценность, но меня пробрала дрожь. На холсте отразилась частица моей души, и я не могла ее оттуда забрать.

Транков смотрел на меня, но, к счастью, не спрашивал о моем мнении. Я отодвинулась, чтобы взглянуть под другим углом, рассматривала картину с разных сторон. Взгляд женщины на холсте следовал за мной: наверное, это говорило о каком-то мастерстве. Можно было почти ощутить запах рыси.

Не найдя слов, я поцеловала Юрия в щеку. Он обнял

меня, словно с облегчением, потом спросил, хочу ли я есть. По крайней мере, на этот вопрос я могла ему ответить с полной откровенностью.

— В доме Сюрьянен и его теперешняя подруга Юлия, а также Ханна, экономка. Я сказал Сюрьянену, что приведу гостью на ужин.

— Мы будем есть с ними?

— Не знаю. — Транков взглянул на часы. — Почти девять. Вероятно, они уже поели.

Вот черт, я бы охотно завела знакомство с Уско Сюрьяненом за общим обеденным столом: это объединяет людей и внушает доверие друг к другу. Но следовало приспосабливаться к ситуации. К ужину я приоделась: вынула из сумки тонкую цветастую тунику, в вырезе которой виднелось кружево бюстгальтера, и сережки с бирюзой, которые Моника привезла из Африки. Фиолетовые сапоги из тонкой кожи, на высоких каблуках как уличная обувь не годились, но внутри помещения были вполне уместны. Транков сменил белый пиджак на серый вязаный кардиган с застежкой-молнией. На белых джинсах осталась пара пятен краски, но он не обращал на это внимания.

Сумочку я взяла с собой. Из-за «глока» она была такой тяжелой, что Транкову лучше ее не давать. Когда мы вместе шли сквозь ярко освещенный двор, он прикоснулся к моей руке.

В главном доме я раньше видела только прихожую и столовую по соседству с кухней и гостиной. В саму кухню я попала впервые. Там пахло сыром.

— Ханна! — позвал Транков и постучал в дверь в конце кухонного коридора.

Она мгновенно открылась, и наружу выглянула женщина лет сорока, в переднике в красно-белую клетку и с волосами, собранными в пучок. Транков расцеловал ее в обе щеки.

— Нам сегодня еще дадут поесть? — спросил он, как маленький мальчик. — Уско и Юлия ужинали?

— Два часа назад! Сейчас смотрят кино и захотели фондю. Вы ведь это тоже любите? Чтобы расплавить сыр, потребуется некоторое время, но можете сначала взять салат.

Все время этой речи Ханна пристально рассматривала меня и, видимо, отнесла к легким увлечениям Транкова. Но мне это было все равно.

— Это Хилья, моя модель. Когда же ты позволишь мне нарисовать тебя? — Транков непринужденно заигрывал с экономкой, и было видно, что ей это нравится.

— Когда ад замерзнет, — грубовато сказала Ханна.

— Он уже замерз. Ты забываешь, что я родом с Крайнего Севера.

Если бы у Ханны в руках была тряпка или метелка, она, вероятно, шлепнула бы ею Транкова. Но сейчас она просто протиснулась мимо на кухню, бормоча себе под нос что-то на диалекте Тампере.

— Пойдем повидаемся с Уско и Юлией, — предложил Транков.

Честно говоря, я предпочла бы обещанный Ханной салат, но послушно пошла за ним. Взяв за руку, Юрий провел меня через огромную гостиную, освещенную лишь парой неприметных тусклых ламп, так что двор и берег моря за окном были ясно видны.