Левиафан
Шрифт:
— Что?! — резко вырвалось из горла женщины, прикрытого кружевным воротником. Она наклонилась вперед, ее черные, как смоль, глаза впились в побледневшего оратора. — До этого момента я не осознавала, насколько вы глупы, мастер Транзини.
— Великая госпожа, я…
— Молчать! — приказала она, и он тут же осекся. — Вы не верите, что особое зеркало может существовать. Но тут же говорите, что сын Валериани почему-то скрывается и меняет имя. Это ведь значит, что у него должна быть веская причина так поступать. Что это может быть за причина? Возможно, он знает, где находится зеркало? Или, возможно, хранит его у себя? — Она повернулась к своему брату. — Предлагаю удвоить усилия по поиску сына.
— Как и всегда, — тихо ответил великий магистр, следом обратившись к Транзини: — У вас есть задание. Выполняйте его.
Когда Транзини вернулся на свое место, великий магистр расщедрился на еще два слова:
— Лупо, начинай.
Из темноты в нижней части зала вышла массивная фигура в длинной черной накидке с капюшоном, изнаночная часть которого была прошита алой тканью. При свете факелов стало видно, что под капюшоном скрывается серебряное лицо волка. Металлическая маска, украшенная спиральными узорами, была явно создана рукой мастера, чтившего легенду о Ромуле и Реме, заложивших славу Рима. Эта легенда чтилась и в Семействе Скорпиона.
Лупо вышел в центр зала, поклонился зрителям, а затем указал рукой в черной перчатке налево. Из арки появились двое слуг, кативших перед собой железную тележку, на которой возвышалась горящая жаровня. Также на ней лежали острые инструменты: топор, тесак, несколько ножей, мясницкий топорик и пара железных щипцов. Инструменты издавали тонкую металлическую звенящую песнь при каждом повороте колеса, пока тележку подкатывали к Лупо. Угли в жаровне раскалились докрасна, струйка дыма поднималась к отверстию высоко в крыше.
Выполнив свою маленькую миссию, двое слуг — послушников, еще не получивших посвящение в мастера Семейства Скорпиона, — удалились туда, откуда пришли. Через мгновение они вернулись с еще одной тележкой. На ней был мужчина, прикованный к стулу цепями, обвивавшими его шею, туловище и руки. Он был худым и сухощавым, с длинными волосами цвета песка, опускавшимися ему на плечи. На нем были коричневые бриджи и белая рубашка, испачканная кровью из носа, разбитого в попытке освободиться. По нему было видно, что там, где его держали, кормежка была довольно скудной. Недоедание и лишение сна истощили его волю. Теперь, как бы он ни пытался, он не мог вырвать из лап судьбы свой шанс на спасение. Изо рта мужчины торчал кожаный кляп, голову обвивали веревки.
Пленника подкатили к жаровне и к Лупо. Последний положил топор, тесак и щипцы на раскаленные угли. Слуга принялся раздувать меха, чтобы пламя разгорелось сильнее. Мужчина, ведший это собрание с самого начала, вышел из-за спины пленника и указал на него пальцем.
— Это, — нараспев начал он, — Антонио Нунция, недавно служивший в команде капитана Ди Муццо. Все вы, разумеется, заметили, что место капитана нынче пустует. В данный момент он заключен в темнице и приговорен к месяцу на хлебе и воде в наказание за то, как плохо разбирается в людях. — Он обошел пленника. На лице отчаявшегося мужчины поблескивали бисеринки пота, глаза запали, а из носа все еще текла кровь. — Антонио пришел к нам из цирка «Венеция», где он прекрасно выступал на трапеции, а также был гимнастом и жонглером. Считалось, что он будет полезен нам в качестве стенолаза, который может проникнуть туда, куда не могут другие. Например, он мог бы проникать в дымоходы или прятаться в бочонке с вином, которое доставят в нужное поместье. И некоторое время он хорошо служил великому магистру, великой госпоже и мастеру Ди Муццо. Однако, — он поднял палец в предупреждающем жесте, — Антонио был недоволен своим положением. И принял весьма неудачное решение продать французскому генералу Монтаню информацию о наших планах. Конечно же, мы все равно добились успеха, как рассказал мастер Аргелла. Но потеряли нескольких человек. Когда наш шпион в рядах французской армии рассказал об этом оскорбительном поведении,
Он в ожидании посмотрел на великого магистра и великую госпожу, будто спрашивал их разрешения, чтобы начать, хотя ответ был и так известен.
— Лупо, веди первого, — тихо произнесла женщина.
Человек в волчьей маске прошел через арку слева от себя, бесшумно ступая в своих ботинках с мягкой подошвой по каменному полу. На мгновение его сменил скрипач с каштановой бородой, который стоял у жаровни и настраивал свой инструмент. Когда Лупо вернулся, он держал за руку восьмилетнего мальчика. Ребенок — светловолосый и хрупкий, как его отец, — был одурманен наркотиком, который ему подмешали в яблочный сидр, хотя в остальном выглядел намного лучше своего отца. По крайней мере, он был невредим.
При виде сына Антонио Нунция забился в цепях и попытался закричать, но кляп не дал ему произнести ни слова. Ребенок выглядел так, будто не понимает, что происходит.
Лупо кивнул скрипачу, и тот заиграл итальянский военный марш.
Пока Нунция продолжал тратить последние силы в бесполезной борьбе, Лупо отпустил руку ребенка и принялся кружить вокруг него в такт музыке. Мальчик моргнул, не понимая, где он и с кем. Он даже улыбнулся своему новому товарищу по играм в облике волка… за мгновение до того, как Лупо достал из-под плаща изогнутый клинок и перерезал ему горло от уха до уха.
Брызнула кровь, голова мальчика повисла, как на тонком крючке, глаза продолжали моргать, а на губах застыла последняя улыбка. Миг спустя тело рухнуло на серые камни в лужу крови.
Нунция извивался в цепях, на висках вспухли вены, лицо раскраснелось, и вскоре голова бессильно упала на грудь в немых рыданиях.
— Следующего, — приказал великий магистр.
Лупо вытер клинок о штанину Нунции и убрал нож в ножны. Он прошел через нишу, когда скрипач заиграл торжественную мелодию, подходящую для танца барриера[4]. Вернувшись, Лупо привел с собой рыжеволосую девочку лет десяти в желтом платье с цветочной вышивкой. Нунция снова забился в конвульсиях, пусть и заметно ослаб.
Девочка пристально смотрела на своего брата, лежащего на камнях, и на кровь вокруг, но она также была одурманена, поэтому не могла понять, что произошло. Ее губы дрогнули, словно она хотела что-то спросить, однако из горла не вырвалось ни звука. Лупо схватил ее за руку и закружил в танце под музыку скрипача, а, как только она потеряла равновесие, ухватил ее за волосы и запрокинул ей голову. Вторая рука снова потянулась за ножом.
Сестра упала рядом с братом. Перед смертью она причудливо изогнулась, будто подражая манере своего отца, подтянула колени к подбородку и замерла.
Никто не произносил ни слова, только скрипач продолжал играть, отступив назад, когда кровь подтекла к нему по прожилкам в каменном полу.
— Теперь жену, — приказала великая госпожа, наклонившись вперед. Свет факела выхватил из темноты изогнутый нос, квадратный подбородок, зубы, виднеющиеся между темно-красными губами, и влажный блеск на виске с правой стороны, отмеченной медно-красным. Рядом с ней великий магистр полировал ногти маленькой щеткой из конского волоса.
Когда вывели женщину, она взглянула на два маленьких тельца, лежавших рядом с ее связанным мужем и горящей жаровней, и ее спина напряглась, как будто ей в позвоночник вонзили железный прут. В отличие от детей, ей Семейство Скорпиона не оказало милости в виде дурмана, поэтому она прекрасно понимала, что происходит. Крик женщины эхом разнесся по галерее, и в тот же миг она сошла с ума. Подобно нищенкам из трущоб, она упала на колени, разразилась новым безумным криком и поползла к своим детям, моля и всхлипывая.