Лейтенант космического флота
Шрифт:
— Ты артиллерист, ты выбери, что дербанить будем, — сказал я. — Тебе лучше знать.
Сам я не стал предлагать подобный выход. Можно в процессе поломать гораздо больше. Но как временное решение, наверное, сойдёт.
— Сейчас, статистику использования у Смайлика запрошу, — сказал он.
— Смайлик? — усмехнулся я. — У меня Скрепка.
— Идиотизм с этими помощниками, нет бы что-то нормальное давать… — буркнул Борисов. — Так. В проекте БК-32… Нижняя башня противокосмической обороны.
— Единственная рабочая из четырёх, — кисло произнёс
— Ну да… Тогда верхнюю предлагаю разобрать. А из лазерных спарок… Хрен с ним, наугад выберем, — сказал он.
— Ты тут хозяйствуешь, — пожал я плечами, не желая влезать в его сферу деятельности.
Пусть Борисов всё больше выполнял работы второго помощника, корабельной артиллерией всё ещё заведовал он, а не кто-то ещё.
Капитан-лейтенант Макаренко на наши эксперименты дал добро, вообще не вникая в то, что мы собрались делать. Главное, что делом заняты, и личный состав тоже.
Меня даже охватил какой-то невиданный энтузиазм. Будто я собирался заняться реставрацией какого-нибудь доисторического корыта. Надолго откладывать ничего не стали, дождались, когда Макаренко опять заступит на вахту и занялись делом. Вернее, разбирать орудие на запчасти начали закреплённые за ним операторы, а мы с Борисовым лишь присутствовали и руководили процессом.
Это оказалось даже легче, чем я предполагал. Имперские инженеры наверняка предусмотрели подобное использование вооружения, в долгих автономных полётах наверняка приходится ремонтироваться подручными средствами, дендрофекальным способом, и то, что орудия не восстановили раньше — вина исключительно капитана Сахарова.
Теперь, после недолгого, занявшего всего лишь полдня, полевого ремонта, у нас имелось только три нерабочих вспомогательных орудия. Всё остальное вроде как работало. Для проверки нужно было устроить стрельбы.
— Господин капитан! Когда в последний раз были стрельбы? — спросил я у Макаренки на следующий день.
— Когда ты туранца подбил, — криво усмехнулся он.
— Нет, я про учебные, — я сделал вид, что не понял подколки.
— Учебная тревога… Глянуть надо в расписании. Месяца, наверное, четыре назад. Может, больше, — ответил капитан.
— Предлагаю устроить, — сказал я. — Поднять личный состав по тревоге, отойти к полю астероидов и там немного пострелять. Главное, выбрать место, где шахтёров нет.
— Там отработанные участки есть, никто не сунется, — хмыкнул Макаренко, но с явной неохотой в голосе.
— В штаб зато отчитаемся о проведённых учебных мероприятиях, — добавил я.
— Ладно… Завтра давай, — почесал он лысину.
О тревоге все были предупреждены заранее, так что скорость приведения эсминца в полную боевую готовность порадовала бы даже самого въедливого проверяющего. Если бы слушок о тревоге по «Гремящему» не прошёл заранее, справились бы куда хуже, максимум, на троечку. С натяжкой.
Я занял своё место согласно боевому расписанию, в командирской рубке, рядом с капитаном Макаренко. Все шлюзы закрылись, все отсеки теперь
— Корректирую орбиту, отходим к поясу астероидов, — сообщил капитан. — Лёш, выруби крякалку, на нервы действует.
Даже удивительно было слышать, что Макаренке что-то действует на нервы. Но звуковой сигнал я всё-таки выключил, он и меня изрядно раздражал.
Приглушённый гул манёвровых двигателей звучал как мантра, монотонный звук, в отличие от резкого сигнала тревоги, успокаивал и расслаблял. На космическом корабле вообще достаточно много звуков, чаще всего тихих и практически незаметных. Гул вентиляции, систем очистки, фильтров, жужжание приводов, двигателей, треск и шипение систем связи, электрических плат, и так далее. Привычные любому. Их наличие означало, что всё работает штатно, их отсутствие, полная тишина, могла означать только то, что что-то вышло из строя. Или отсек заполнен вакуумом, по которому звук не распространяется, что тоже не очень хорошо. Сигнал тревоги в список этих привычных звуков не входил.
— Входим в поле астероидов, щиты на двадцать процентов, — сказал капитан.
Перестраховывается, ни один астероид, только если его не разогнал кто-то нарочно, не способен повредить даже пятипроцентному щиту. Но сейчас командовал Макаренко, и поправлять его мне не по чину.
Мы специально нашли расколотый на множество мелких осколков выработанный астероид, чтобы и целей было побольше, и стрелять можно было без опасения зацепить кого-то поблизости.
— Начинаю сближение… Огонь по готовности, — произнёс капитан.
Цели отмечены и распределены заранее. Операторам нужно только открыть огонь в нужный момент. Я сидел в кресле и ждал, незаметно скрестив пальцы. В конце концов, я занимался ремонтом, я предложил провести стрельбы. Я чувствовал некую ответственность за результат.
На мониторах один за другим начали зажигаться индикаторы, артиллерия начала палить из всех стволов.
— Цель поражена! — доложили первые артрасчёты, вслед за ними наперебой начали докладывать и остальные.
И орудия ПКО, и кормовые лазеры, и автопушки боевую задачу выполнили. Те, которые удалось починить, разумеется. Расчёты повреждённых орудий сидели и не отсвечивали.
От обломков астероида осталась только пыль, да и то не везде. Мощность боевых лазеров многократно превышала мощность лазеров промышленных, которые использовались шахтёрами, так что многие цели просто испарились.
Я вытянулся в кресле, закинул руки за голову, с облегчением выдохнул. «Гремящий» показывал себя всё лучше и лучше, и ощущение того, что лично я приложил к этому руку, даже как-то грело душу. Так ведь дойдёт до того, что наш эсминец станет образцово-показательным кораблём, сначала в секторе, а затем и во всём космофлоте. Маловероятно, конечно, но стремиться к этому необходимо.