Лица
Шрифт:
Бернард откинулся на сияющую угольной черной обивкой спинку кресла, давая отдых голове. Луч солнца коснулся его волос и окрасил седину в золотистый оттенок. «Как на портретах старых мастеров эпохи Ренессанса», — подумала Жени. Книги в кожаных переплетах стояли по стенам до самого куполообразного потолка.
— Ну вот, моя дорогая. Тебе нравится хранилище моих драгоценностей?
Вместо ответа Жени смогла лишь кивнуть головой. Между книг на полках покоились ценнейшие экспонаты. Она заметила иллюстрированные рукописные издания, оригиналы литографий Пикассо, старинную русскую Библию. На
Выше, там, куда достать можно было с высокой библиотечной лесенки, древесно-зеленая портьера в полтора фута вышиной и раза в два большей ширины, укрывала сокровище Бернарда, которое он не захотел открыть даже в ответ на вопросительный взгляд Жени.
— Эта комната стоит гораздо дороже, чем любая другая таких же размеров во всех Соединенных Штатах. Если не во всем мире! — провозгласил он с яростной гордостью. — Все здесь — настоящие сокровища. Каждое из них бесценно!
Выпрямившись, словно король на троне, Бернард повернул голову, чтобы убедиться, что его слова произвели должный эффект. Он заметил, что Жени похорошела: девическое очарование с годами уступило место зрелой красоте — черты лица не просто намечены, а отшлифованы великим мастером.
— Хочу вас спросить… — под взглядом опекуна она запнулась.
В этой комнате Бернард имел власть над всем, даже над словами и временем. Приходилось дожидаться, пока он не позволит ей заговорить.
Он не обратил внимания на ее промах:
— Хочу, чтобы ты знала, я тобой горжусь, Жени. Поступила в медицинскую школу. Работать ты умеешь. Предприимчива: нашла работу на следующий же день, как потеряла прежнюю. Или, точнее, после того, как тебя «прогнали», — он улыбнулся, но она не ответила. — Я поддерживаю тебя во всех начинаниях, как и прежде. Можешь мне доверять, можешь на меня положиться. Все, что связано с тобой, глубоко меня трогает.
Жени моргнула:
— А мой отец…
— Лучше, если ты выкинешь его из головы. Ты для него все равно ничего не сможешь сделать. Во всяком случае, на его фронте — без перемен. Никаких новых слухов, ничего больше не предпринимается. Мой тебе совет, забудь.
— Но он же мой отец!
— Был. Привыкай к этой мысли, — Жени ощутила исходившую от него напряженность.
Он заговорил другим тоном.
— Я привык считать себя твоим отцом. Мы вели себя как отец и дочь: гуляли, ходили тебе за покупками, путешествовали… — на секунду Бернард прикрыл глаза. — Мы подолгу беседовали, ты рассказала всю свою жизнь, чем занималась, о своих подругах, учебе, приятелях, — он хрипло хохотнул. — Не выходит? Нет навыка отцовства. Но ведь тебе понравилось в Аш-Виллмотте? — в его голосе почувствовалась мольба.
— Да.
— И ты ведь любила возвращаться сюда, иметь близких, приезжать домой.
— Да, — Жени неуверенно кивнула. Она подразумевала, возвращаться к Соне.
— Я дал тебе все, что имел. Больше, чем мог бы дать настоящий отец.
Бернард
— Пожалуйста, скажите, что с моими бумагами, с моим гражданством?
— Подойдем и к этому — всему свое время. Мы ведь никуда не спешим: все выходные проведем вместе. Ты и я. Нам будет хорошо, Жени.
Она была для него ниточкой к настоящей Киевской Богоматери. И сама — теплая, дышащая, красивая — живая копия призрачной иконы.
Бернард протянул руку и дотронулся до ее правой груди у соска. Жени отшатнулась, но рука осталась на груди, на лице американца заиграла безжизненная улыбка.
— Не смейте! — выкрикнула Жени.
— Не сметь? — Бернард нахмурился, придвинулся ближе, пальцы вдавились в мягкую плоть груди. — Вот красота. Моя красота. Совершенство очарования.
Жени сбросила его руку. Во взгляде американца промелькнуло подозрение, злость.
— У тебя нет прав мне противиться. Ты мне всем обязана. Я вывез тебя сюда. Сделал такой, какая ты есть. Неужели ты осмелишься обращаться со мной как с избалованным мальчишкой? — он уже стоял, глаза сузились. Живой женщиной нужно обладать не как картиной. — Я — мужчина! — он снова сжал ее грудь, а другой рукой вдавил Жени в стул. — Ты мне подчинишься! Ты моя!
— Нет! — отбиваясь, выкрикнула Жени.
— Станешь моей женой!
— Никогда!
Лицо Бернарда потемнело от гнева, в уголках рта запузырилась слюна. Девчонка, а вовсе не дева.В ней нет чистоты искусства. Не вечная под рукой мужчин, как та, настоящая, единственная русская дева.Просто создание из костей и плоти.
— Ты не чиста, я знаю. Я слышал про вас с Эли Брандтом, этим хирургишкой из высшего света, который проматывает состояние жены. И про этого хлыща Вандергриффа тоже. Шлюха!
Рука Бернарда потянулась к горлу Жени. Другой рукой он распахнул полу халата. Жени отлетела в сторону, вдруг обнаружив в ширинке пижамных брюк его возбужденный половой член — он ткнулся им прямо в нее.
Жени закричала. Стараясь освободиться, рванула сжимающую горло руку — потянула вниз…
— Да, да, да, — лицо американца посинело, голос стал угрожающим. — Ты его примешь, — ягодицы выделывали непристойные вращательные движения, затем все тело дернулось вперед. — Примешь, красавица, примешь, любимая. Будет тебе, как кляп. Полюбишь его: женушкой.
— Перестаньте! Остановитесь! Пожалуйста.
Но Бернард ее не слышал. Глаза сделались пустыми, телом овладело одно желание — обладать Жени.
Она сорвала его руку с горла, но он схватил ее за подол юбки, задрал вверх. Дыхание его участилось, стало тяжелым. Возбуждение заставило восстать из старого тела невероятных размеров иссиня-красный половой член. Темное зло кинулось на нее.
Навалившись со всей силой, Бернард повалил Жени на пол, упал сверху, стал раздвигать коленями бедра, щипал, царапал ягодицы, рукой старался направить свою возбужденную плоть в ее тело…