Лица
Шрифт:
— За кем?
Занзор холодно улыбнулся:
— Прежде чем ответить, я хотел бы получить деньги. Конечно, если вы сами уже не располагаете ответом.
— За его подопечной, — Пел заставил себя произнести эти слова. Он продолжал стоять, как будто сесть рядом с Занзором значило опуститься до его уровня.
— Правильно. За Жени.
— Не надо…
— Что не надо?
— Не важно. И зачем же вы сюда пожаловали? Вы все еще на службе у Мерритта?
— Нет.
— С тех пор, как у него произошли «домашние неприятности»?
Занзор не ответил.
— Пятьсот, — предложил он.
В ответ послышалось неодобрительное бормотание.
Пел взглянул на фотографию Жени на столе и против воли произнес:
— Назовите свою цену.
— Десять тысяч сейчас. И еще десять, если информация вас устроит. Возврат денег не гарантируется.
— А почему вы считаете, что я заплачу вам еще десять тысяч после того, как вы мне все расскажете?
— Заплатите, — самоуверенно ответил шпион. — Для собственного спокойствия. Вы ведь женитесь на девчонке?
— А какое это имеет отношение к нашему разговору? — Пел начинал злиться. Ему казалось, что присутствие Занзора отравляет и его самого и его кабинет.
— Ее опекун не дал разрешения…
— И что из того?
— … и может найти причину или даже предлог, чтобы воспрепятствовать свадьбе.
— Хорошо, — согласился Пел, яростно сверкнув глазами на агента. Он не собирался пререкаться. В конце концов, еще десять тысяч — это только деньги.
Занзор поднялся:
— Если вы сейчас не располагаете суммой, достаточной для первого взноса, я заскочу завтра. Деньги наличными. Непомеченными бумажками, не крупнее, чем пятьдесят долларов.
— Нет, — ответил Пел. — Таких денег у меня сейчас нет.
— Завтра в это же время.
— Договорились. Вам в ту дверь.
Занзор собрался уходить:
— Вы не пожалеете, мистер Ван. Рассказ стоит денег, всех до последнего цента, — он хитро скосился на Пела и выскользнул из кабинета.
С минуту Пел стоял, будто скованный, потом, подойдя к столу, нажал кнопку внутренней связи и попросил секретаря отменить все дела на оставшуюся часть дня. На улице подозвал такси и велел ехать в Национальный аэропорт. А через два часа уже совещался с отцом.
В нью-йоркском кабинете Филлип хмурился и костерил Мерритта, слушая описание Доминика Занзора, потом одобрил все действия сына, хотя и назвал их «нечистоплотным делом».
— Но мне нужны все факты. Иначе я не смогу быть уверенным, что удастся защитить Жени.
— Справедливо, — не стал спорить Филлип. — А она знает, что ты с ним встречался?
— Нет.
— И не собираешься ей рассказывать?
— Не знаю. Не хочу ее пугать.
— Слишком уж ты ее опекаешь.
Сомнения отразились на лице сына.
— Жени будет твоей женой. Сильная, молодая особа и крепко стоит на ногах. Думаю, это-то ты хоть заметил?
Пел горделиво улыбнулся.
— Тогда не трясись над ней. Не начинай совместную жизнь с того, что что-то от нее скрываешь, даже если считаешь, что ради ее же пользы. Расскажи, все
— Ты мудрый человек, — Пел кивнул.
— Глупости. Я просто внимательно смотрю под ноги, чтобы не споткнуться.
Пел покраснел, но отец ободряюще улыбнулся.
— Все в порядке. У меня ведь ноги короче, и я ближе к земле. А если раз нечаянно оступишься, даже пойдет на пользу — заставит задуматься, с какой высоты пришлось падать.
— Вечером полечу в Бостон, — решил Пел.
— Можно и так поступить. А можно на несколько дней отложить разговор с Занзором. Я уверен, то, что он хочет рассказать, подождет. Нужно решить, как поступить с его информацией и как после избавиться от него самого. Ты уже проверил, кто он такой?
— Нет… нет еще, — в поспешности ответа послышался упрек самому себе.
— Не спеши. Я вижу, тебе еще многое нужно сделать. Прежде чем начинать разговор с Жени.
— С таким советником, как ты, можно не сомневаться, что не ошибешься.
— Нет, — ответил Филлип. — Твой «советник» — ты сам. А я лишь произношу вслух то, что ты и сам уже знаешь, — он улыбнулся. — Я горжусь тобой, Пел. И надеюсь, не только потому, что ты мой сын. У тебя есть совесть. А это значит, что ты никогда не воспользуешься властью во вред другим.
В этот миг оба мужчины думали о Бернарде Мерритте.
А сам Бернард сидел в библиотеке. После происшествия он не появлялся в конторе. И хотя газеты писали о его «полном выздоровлении», он испытывал необыкновенную слабость, настолько сильную, что временами она напоминала паралич. Его мучили головокружения, временами судороги. Он забывал слова, и несколько раз на дню то руки, то губы отказывались его слушаться.
Слово «удар» не произносили. Интуиция не подвела Филлипа — совет директоров корпорации Мерритта собрался на экстренное заседание и решил пока не делать никаких публичных заявлений. Опыт прошлых ошибок подсказывал, что всякий, кто недооценивал силу Мерритта, мог поплатиться за это сам. Старик еще оклемается. Врач охарактеризовал его удар как небольшой и предсказал полное или почти полное излечение. Прогноз был тотчас передан прессе, как уже свершившийся.
Большую часть времени Бернард проводил в библиотеке, вглядываясь в лицо напротив — в лицо своейнастоящей Девы.
Посылка из Канады поступила, когда он был еще в больнице. Через несколько дней после возвращения домой Бернард увидел ящик и приказал, чтобы до него никто не дотрагивался. В минуты просветления он не отличался от прежнего хозяина, которого слуги знали до болезни. Но поначалу был слишком слаб, чтобы его оставлять одного.
Как только он сумел подняться с кресла-каталки, то распорядился поместить ящик в библиотеку. Там наедине открыл его и, сдвинув в сторону ложную часть, нашел под ней истинную Киевскую Богоматерь, настоящую икону.