Личная жизнь адвоката
Шрифт:
– У меня есть девушка, – на всякий случай сказал он.
– Наверняка она очень умная, – сказала Ева, точно знала об этом заранее.
– Да. Гм… она кандидат наук, – проговорил он, опуская глаза. Не хватало еще, чтобы Ева уличила его во лжи. Ведь никакой девушки у него и в помине не было.
– Вы собираетесь пожениться?
– Не знаю. Может быть… Ева, я – человек не такой интересный. Боюсь, что подробности моей личной жизни утомят вас. Не был, не привлекался, не состоял… Нет судимостей, нет прежних жен, нет брошенных детей.
– Вы говорите об этом так, словно это ваш недостаток, а не достоинство.
– Ну,
– Много вы знаете о том, что любят женщины, – усмехнулась Ева.
– Не много, – признался Василий. – Но почти каждая из вас мечтает быть девушкой Джеймса Бонда. Разве не так? А многие ли захотят скрасить жизнь молодого аспиранта? Ну, или там начинающего адвоката, у которого победы еще только впереди?
– Артем так и не успел стать адвокатом, – произнесла Ева и внезапно сникла.
Болтая с Кротовым на отвлеченные темы, она на считаные минуты почувствовала себя беззаботной, такой, как прежде. Она позволила себе даже что-то вроде кокетства, когда заметила невзначай, что у Василия интересный профиль. Но прошлое бесцеремонно напомнило о себе, едва речь зашла о том, что было близко Артему. Неужели до конца жизни она так и будет зависима от своих воспоминаний?
Внезапно она почувствовала себя усталой. Стоит ли веселиться, если ты сидишь в тюрьме по обвинению в убийстве? Впереди судебный процесс, а за ним мрак. А еще полное ощущение безнадежности и беспомощности. Мать человека, которого она любила, мечтает видеть ее в казенной робе с номером на груди. Его отец свихнулся, но, приди он в себя, вряд ли бы пожелал ей чего-нибудь доброго. Она нелюбима и презираема всеми, за исключением, быть может, странного мальчика в очках, который начал вдруг рассказывать ей о своей жизни.
– Знаешь, мне, пожалуй, нужно идти, – сказала она, прервав его на полуслове. – У меня страшно болит голова.
Василий принял отговорку про голову, но все-таки подумал, что такой девушке, как Ева, просто стало скучно рядом с ним. Ведь если бы их свел случай на свободе, она вряд ли захотела бы с ним общаться…
Занятая своими семейными делами, Лиза не заметила перемен в настроении Кротова. Он беспрестанно звонил ей и говорил о новых встречах с Евой и о том, что он собирается для нее сделать. Так, несколько дней назад Василий заявил, что намерен освободить Вострецову под залог. На взгляд Дубровской, эта затея была заранее обречена на провал.
– Ева обвиняется в особо тяжком преступлении, – напомнила она. – Неужели ты считаешь, что суд пойдет на то, чтобы ее освободить? А вдруг она сбежит? Перестанет являться по вызову следователя, и все.
– Ей некуда бежать, – возражал Василий. Он почти кричал в трубку. Оставалось гадать: то ли он был на нее зол, то ли находился на улице и пытался одолеть голосом шум автомагистрали. – Она – не какая-нибудь там уголовница. Она не привыкла жить по подвалам и вокзалам. Кроме того, на нашей стороне Международный пакт о гражданских и политических правах и статья пятая Римской конвенции!
– Хорошо. Но ты поинтересовался у нее, есть ли у них деньги на залог? – спросила Дубровская, зная, что никаких средств у мамы Лиды нет.
– Деньги? – удивился
– «Что-нибудь» – это что? – насмешливо спросила Лиза.
– Ну, например, займем. В самом деле, ведь если она будет вести себя благоразумно, нам наши деньги возвратят в целости. А если нет… Но такого и быть не может!
Если бы не Саша, который в тот момент находился на руках Елизаветы, она бы непременно задала себе вопрос, что приключилось с ее коллегой, если он вдруг из скептика и демагога превратился в отчаянного альтруиста. Но мальчик срыгнул ей на колени почти все выпитое молоко, и Дубровской пришлось спешно заканчивать разговор.
Сама Елизавета уже полмесяца сидела дома, обуреваемая страстями, далекими от уголовного процесса. Андрей задержался на своем бизнес-тренинге два лишних дня, а когда вернулся домой, выглядел таким отдохнувшим, что у нее сразу же возникли подозрения на его счет.
– Чем же вы там занимались? – спросила она, ревниво разглядывая мужа. Он великолепно смотрелся в небесно-голубом пиджаке, расстегнутой на груди белой рубашке и джинсах.
– Думаю, тебе это не будет интересно, – отмахнулся он, подхватывая на руки по очереди то Машу, то Сашу. – Всякими там стратегиями и планированием, словом, тем, что тебе абсолютно не нужно… Гляди-ка, Лиза, мне кажется, они прибавили в весе. Чему они научились, пока меня не было?
– Тебя не было семь дней. Ты спрашиваешь, научились ли они читать и писать? – саркастически заметила она. – Интересно, а что мне сейчас нужно, как ты считаешь?
– Что тебе нужно? – повторил он, словно пребывая на другой планете.
– Да. Ты сказал, что стратегия и планирование мне не нужны. Вот я и спрашиваю, что мне нужно?
– Брось, Лиза. Ты с порога грузишь меня всякой ерундой. Откуда я знаю, что тебе нужно? Тебе нужно сидеть с нашими детьми, думать об их здоровье и развитии. Об остальном я позабочусь сам.
Он кружил на руках Машу. Та смешно подгибала под себя ножки и ручки, группируясь, как для прыжка. Но по довольной мордашке было ясно, что это занятие ей нравится. Дубровская с тоской наблюдала за мужем и ребенком, понимая, как это просто, подарить детям пять минут счастья, а потом уйти для того, чтобы вершить свои великие дела.
Действительно, десять минут спустя Мерцалов уже общался с кем-то по телефону. Дел в его отсутствие накопилась масса. Теперь надо было всех обзвонить, предупредить, что он уже в городе, назначить десяток встреч и, конечно, заехать в офис, потом на завод. Но такая перспектива Андрея Сергеевича ничуть не пугала. За время поездки он запасся энергией и просто кипел от жажды деятельности. Жаль, что этого нельзя было сказать о его жене.
Лиза сидела в гостиной хмурая и недовольная, наблюдая, как ползают по ковру дети. В честь приезда мужа она облачилась в новый домашний костюм, состоящий из струящихся брюк бежевого цвета и свободной блузы с рукавами три четверти. И то, и другое ей шло, делало ее намного стройнее. Но муж, как ей показалось, ничего не заметил: скользнул по ней равнодушным взглядом и поцеловал в макушку, как всегда. Он пошел принять душ, а потом, надев свежую рубашку и брюки, заявил, что намерен съездить в город.