Личное отношение
Шрифт:
Ну конечно!
Сей-час.
Сейчас мерзкие газеты, нелепые обвинения, суд. Конечно, он не хочет втягивать её в это. Конечно, сейчас не до любви, хотя она смогла бы его поддержать, но… Кирилл благородный, а ей просто надо подождать ещё чуть-чуть. Конечно, немного позже он ответит ей взаимностью.
А пока она должна его отпустить.
Дать уехать.
Ждать.
Потому что она уже тогда знала, что судьба их сведет снова. Не может не свести, они ведь предназначены друг другу. И она, судьба,
В его больницу и в его отделение.
Чтобы они увиделись, встретились, столкнулись, оказались вместе и больше никогда не расставались. И не страшно, что сегодня, разговаривая с кем-то у окна, он мазнул по ней равнодушным взглядом.
Не узнал.
Бывает.
Он ещё узнает, полюбит её. Кирилл предназначен ей, и именно поэтому женатым он быть не может. Он ведь говорил ей тогда, что ему не до любви!
— У него не может быть жены, — вслух Ангелина повторила жалобно.
Замолчала.
Потому что Валя смотрела широко распахнутыми глупыми глазами ей за спину, наблюдала за кем-то, и Ангелина, предчувствуя что-то плохое, обернулась медленно.
Пошатнулась.
Почувствовала впервые, как земля уходит из-под ног, рушится мир и разбиваются со звоном все её мечты. И до дерева, чтобы быть ближе, Ангелина добрела вслепую, ударилась, не видя ничего перед глазами, плечом о ствол.
Прислонилась к шершавей коре щекой, выглянула, чтобы увидеть.
Рассмотреть.
Осознать.
Запомнить.
Убедиться.
Пусть сердце и закричало от боли.
Предательства.
— Он же говорил, что ему не до любви, — Ангелина прошептала беззвучно.
Она ведь поверила.
Ждала, когда Кириллу станет до любви и до неё, а он получается… обманул, предал, нашёл другую, до которой ему теперь дело было.
Которую он любил.
Потому что, не любя, с такой улыбкой идти по соседней аллее навстречу остановившейся женщине, нельзя. Потому что, не любя, так — а Ангелина никогда не видела такого его взгляда — не смотрят и не смеются.
Кирилл же смеётся, подхватывает, ловко и привычно, на руки двух близнецов.
Мальчик и девочка.
Его?
Большие, но… похожи на Кирилла. И улыбка у детей, к которым враз вспыхнула жгучая ненависть, его. И улыбающуюся женщину он обнимает за талию, когда она виснет у него на шее и целует в щеку.
Тварь.
Твари.
— Ненавижу… — Ангелина проговорила бесцветно.
— Я же говорила, — Валечка, подойдя бесшумно, сказала виновато. — Ты… ты не расстраивайся, ты ведь даже не знаешь его. А красивый… моя бабушка говорит, что мужчина красивым быть не должен, иначе от него одни беды…
— Беды… — Ангелина повторила эхом.
Кивнула своим мыслям, и змеиная улыбка, в которой расплылись её побелевшие губы, Валю испугала.
— Беды
Голубые глаза холодно блеснули.
И металлические набойки туфель тревожно стукнули об асфальт, когда не обращая внимания на растерянную Валечку Ангелина пошла прочь.
Пять
Июнь
— Да, Амалия Эдуардовна, да… я всё понимаю. Конечно… Но хотя бы сегодня вы можете побыть с ними до моего приезда? — я спрашиваю с отчаяньем, надеждой и мольбой.
Тру слипающиеся глаза.
И послать хочется всё и всех, забыть о моих драгоценных племянниках и их безмозглых родителях, завалиться домой и, добравшись до кровати, отрубиться минимум на двое суток, а лучше — на неделю.
— Хорошо, Кирилл Александрович, — Амалия Эдуардовна соглашается недовольно, а на заднем плане раздается не менее недовольный визг и писк.
Улюлюканье, от которого у меня сжимаются зубы, дергается глаз и приходит обреченное понимание, что студенты — это еще не самые кошмарные дети.
Мои племянники хуже.
И бегущая от них седьмая за эту неделю няня, которую добрые дети окрестили Аномалией, тому в подтверждение.
Где я им должен отыскать новую няню?
Когда Софья Павловна — постоянная няня монстров — сломала ногу по вине этих самых монстров и выбыла на целый месяц, а найденное Аней агентство нянь свои ресурсы исчерпало. Нанимать же кого-то через одно из сотен объявлений по интернету я не хочу.
Не рискну.
Поэтому надо думать, искать выход и заманчивую идею выслать детей родителям посылкой в Африку с сожаленьем отметать.
Таможня добро не даст.
— Спасибо, Амалия Эдуардовна, — я благодарю искренне.
А дверь кафедры физиологии, расположенная на пол-этажа выше, оглушительно хлопает, раздаётся топот, что приближается, заставляет обернуться и точно также грохочущих по лестницам племянников в который раз вспомнить.
Почти не удивиться, увидев несущуюся Дарью Владимировну.
Она размахивает сумкой, выглядит до отвращения довольной. Раздражает своей солнечной яркостью, которая тускнеет, когда наши взгляды встречаются.
Слетает враз радостная улыбка.
Заменяется на вымученную, и тянет, переходя на неспешный шаг, Штерн безрадостно:
— З-здравствуйте.
Она запинается.
И в ответ вместо положенного приветствия хочется съязвить, сказать про полгода, которые Дарья Владимировна меня старательно избегала, пряталась за колоны, двери, Эля.
Меняла резко траекторию движения.
Попалась сейчас.
Но я молчу, только рассматриваю, как она спускается с видом королевы, равняется со мной, обдавая запахом цветов и лета, что и так буйствует за окном.