Личные воспоминания о Жанне д'Арк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

Твен Марк

Поразительное пророчество Жанны в этот памятный день 1 марта вызвало большое волнение, которое не сразу улеглось. Все были встревожены; и это понятно: в пророчестве всегда есть нечто жуткое, откуда бы оно ни исходило - из ада или с небес. В одном все были уверены: что Жанна говорит по внушению великой и таинственной силы. Каждый дал бы отсечь себе правую руку, чтобы узнать, что это за сила.

Снова начались вопросы:

– Откуда тебе известно, что так будет?

– Мне было откровение. Я знаю это так же достоверно,

как то, что вы сидите передо мной.

Такой ответ не мог способствовать успокоению слушателей. Помявшись еще немного, судья оставил этот предмет и перешел к другому, который был ему больше по душе:

– На каком языке говорят твои Голоса?

– На французском.

– И святая Маргарита также?

– Разумеется, - а почему бы нет? Она ведь стоит за нас, а не за англичан.

Итак, оказалось, что святые и ангелы пренебрегают английским языком! Это было воспринято как оскорбление. Их нельзя предать суду и покарать за такое неуважение, но можно заметить это себе, чтобы со временем использовать против Жанны. Так и было сделано. Может быть, пригодится.

– А драгоценности на них были - венцы, перстни, серьги?

Подобные вопросы показались Жанне суетным вздором, недостойным внимания. Она отвечала равнодушно. Но они напомнили ей о другом, и, обернувшись к Кошону, она сказала:

– У меня было два перстня. Их у меня отняли, когда взяли в плен. Я вижу - один из них у вас. Это подарок моего брата. Верните мне его. А если нельзя мне, тогда прошу - отдайте церкви.

Судьи решили, что перстни волшебные. Нельзя ли и это обратить против Жанны?

– А где твой другой перстень?

– Его взяли бургундцы.

– А он у тебя откуда?

– Его подарили мне родители.

– Опиши его.

– Это простое и дешевое кольцо; на нем вырезана надпись: "Иисус и Мария".

Всем стало ясно, что подобное орудие едва ли пригодно для сношений с нечистой силой. По этому следу явно не стоило идти. Все же один из судей на всякий случай спросил Жанну, не случалось ли ей с помощью этого перстня исцелять больных. Она ответила, что не случалось.

– Ну, а теперь о лесовичках, которые, по местным поверьям, водились вблизи Домреми. Говорят, что твоя крестная мать однажды в летнюю ночь подглядела их пляски под деревом, которое прозвали Волшебным Бурлемонским Буком. Может быть, твои святые и ангелы - не кто иные, как эти лесовички?

– А об этом что-нибудь есть в обвинительном акте?

Больше она ничего не ответила.

– Тебе не случалось беседовать со святой Маргаритой и святой Екатериной именно под этим деревом?

– Не помню.

– Или у источника возле дерева?

– Да, иногда.

– Что они тебе сулили?

– Ничего такого, на что не было Господнего соизволения.

– Ну а все-таки - что?

– Этого нет в вашем обвинительном акте, но я все же отвечу: они сказали, что король, несмотря на

все козни врагов, отвоюет свое королевство.

– А еще что?

Молчание, потом она сказала смиренно:

– Они обещали ввести меня в рай.

Если по лицам можно судить о душевном состоянии - многих из присутствующих в эту минуту обуял страх: как знать, уж не собираются ли они осудить на смерть Божью избранницу, провозвестницу его воли? Напряжение возросло еще более. Движение и перешептывания прекратились, воцарилась напряженная тишина.

Вы, вероятно, заметили, что, задавая Жанне вопросы, допрашивающий большей частью заранее знал ответ на них. Вы заметили, что допрашивающие знали, что именно они хотят выпытать у Жанны, и вообще почти все про нее знали, - хотя она и не подозревала этого, - и. их задача состояла только в том, чтобы заставить ее проговориться.

Помните лицемерного Луазелера, священника-предателя, орудие Кошона? Помните, как Жанна, свято веря в тайну исповеди, рассказала ему все о себе, кроме лишь тех из полученных ею откровений, о которых ее Голоса запретили сообщать кому бы то ни было, - а неправедный судья Кошон все время подслушивал ее исповедь?

Теперь вам понятно, откуда у инквизиторов бесконечные и подробные вопросы, которые могут удивить своей проницательностью и тонкостью, если не знать о комедии, разыгранной Луазелером, о том, как он добыл им все сведения. Да, епископ города Бовэ! Долго тебе .еще гореть в аду за твою жестокость, если только кто-нибудь не вступится за тебя! А в обители праведных только одна душа способна на это, и боюсь, что она уже это сделала. Это Жанна д'Арк.

Вернемся к суду и допросу.

– А больше они тебе ничего не обещали?

– Обещали; но этого нет в обвинительном акте. Сейчас я на это не отвечу, я отвечу через три месяца.

Судья, как видно, знает, о чем спрашивает. Это можно заключить из его следующего вопроса:

– Это Голоса сказали тебе, что ты будешь освобождена через три месяца?

Жанна иной раз обнаруживала удивление перед необыкновенной догадливостью судей; так было и сейчас. И я стал с ужасом замечать, что невольно осуждаю ее Голоса: "Советуют ей отвечать смело - точно она и без них этого не сделала бы; а когда надо сообщить ей что-нибудь нужное например, какой хитростью эти негодяи сумели проникнуть в ее тайны, - тут им словно недосуг".

Я от природы богобоязнен, и когда мне приходили в голову такие мысли, я холодел от страха; а если случалась в ту пору гроза и гремел гром, мне становилось до того худо, что я едва мог усидеть на месте и выполнять свою работу.

Жанна ответила:

– Этого нет в обвинительном акте. Я не знаю, когда придет мое избавление, но некоторые из тех, что желают моей смерти, сами умрут раньше меня.

Кое-кто при этом вздрогнул.

– Разве Голоса не обещали тебе освобождение из тюрьмы?