Личный мозг
Шрифт:
Из обсуждённых выше противоречий вытекает одно занимательное следствие, которое является любимым развлечением философов, - проблема свободы воли. Попробуем разобрать эту проблему с позиций конструкции нашего мозга. Для начала необходимо ввести базовое представление, которое основано на огромной изменчивости головного мозга человека. Оно может быть сформулировано примерно так: "Свобода воли конкретного человека является реальностью, если его мозг содержит все компоненты для её осознания". Из этого утверждения следует неприятный вывод о том, что свободой воли могут обладать далеко не все. Столь глобальное неравенство придётся принять, поскольку наш мозг изменчив намного больше, чем это требуется для доказательства существования персональной свободы воли (Савельев, 2024). Допустим, что небольшое количество необходимых структур мозга для осмысления личной свободы воли у конкретного человека
Свобода воли является устоявшимся понятием моральной философии со времён И. Канта. Она определяет способность человека к моральному самоопределению. Немного помучившись с морально-этическими и религиозными фигурами мысли, можно догадаться, что дело сводится к паре элементарных вопросов, которые дают повод для вольготного вторичного словоблудия.
Первый вопрос - о моральной автономности поступков. Иначе говоря, вопрос звучит так: "Может ли существовать моральная автономность отдельного человека и насколько она конечна?"
Второй вопрос намного более занимателен и подразумевает весьма сомнительные и опасные последствия в развёрнутых ответах. Вопрос звучит так: "Может ли интеллектуально-нравственная свобода человека являться альтернативой естественно-природному или теологическому детерминизму?"
Столь ясным формулировкам мы обязаны философам XIX и ХХ веков. До их благородных трудов свободой воли упражняли свой разум Сократ, Платон, Аристотель, Анаксимандр, Эпикур, большая компания стоиков, Климент Александрийский, Фома Аквинский и многие другие. Во времена Ренессанса и Реформации человеческая индивидуальность была замечена мыслителями, а свобода воли заиграла мечтательными гуманистическими красками. Пройти мимо согласования свободы воли с божественным всемогуществом и всезнанием не смог ни один заметный мыслитель. В этот период блистают Э. Роттердамский, М. Лютер, Ж. Кальвин, а затем А. Арна, Б. Паскаль и Р. Декарт.
Особенно показательны представления Р. Декарта. Будучи родоначальником современной физиологии и одним из первых научных исследователей мозга, он считал, что духовная субстанция независима от телесной. Свобода воли является проявлением духовной субстанции и может принимать решение даже вопреки разуму. Воля, с его точки зрения, настолько свободна, что её нельзя ни к чему принудить. Однако Р. Декарт был блестящим исследователем и отметил, что такое определение свойств свободы воли реальных поступков людей не объясняет. Пришлось дорабатывать теорию и вводить понятие о низшей и высшей свободе воли. При этом высшая форма свободы воли полностью зависит от зрелости и разума человека. Это его заключение следует отметить и запомнить, поскольку оно имеет прямое отношение к развитию личного мозга.
Дальнейшая эпоха расцвета философской мысли привела к замечательным работам И. Канта, Г. Гегеля, А. Шопенгауэра, Ф. Энгельса, Ж.-П. Сартра, А. Камю, К. Ясперса и даже Э. Фромма. Идея свободы воли занимала и русских религиозных философов. О ней довольно ярко высказались Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов, С.А. Левицкий и многие другие. Подробнее о философских злоключениях модного понятия "свобода воли" можно прочесть во множестве интересных работ (Скрипник, 1992; Derk, 2001; Kane, 2005). Вполне понятно, что философы придерживаются прямо противоположных взглядов на всё, что можно и нельзя. Это позволяет тысячелетиями паразитировать на простейшей идее и поддерживать активный кровоток мозга при его бесплодной работе. Будем надеяться, что умственные упражнения известных мыслителей прошлого на эту тему хотя бы позволяли им сохранять здравомыслие в других вопросах. Тем не менее я полагаю, что упомянутый цветник мыслителей добавит любопытным читателям интереса к освоению столь волнующей проблемы и к моему скромному описанию её решения.
Немного потешив культ личности автора, вернёмся к первому вопросу проблемы: "Может ли существовать моральная автономность отдельного человека и насколько она конечна?" Вопрос состоит из двух связанных частей, что позволяет нам поначалу заняться моральной автономностью. К сожалению, никакой моральности у человека вне человеческого общества никогда не возникает. Если в раннем возрасте дети оказываются среди зверей в джунглях, то их возврат в социальную среду становится невозможен. Дети-маугли не имеют возможности запечатлевать стандартные наборы социальных инстинктов, что лишает их представлений о ценностях гоминидного сообщества (Савельев, 2021а). По этой причине представления о морали, как и её автономности, могут появиться только в человеческих сообществах,
Допустим, что человеческому детёнышу повезло и он вырос в привычном сообществе людей. Вполне понятно, что хоть какая-то мораль существует даже в обществе людоедов. Для начала любую мораль надо как-то затолкать в голову ребенка, подростка или юной половозрелой особи. Это непростая задача, которая имеет вполне естественные ограничения, связанные с созреванием мозга (Савельев, 2021б). Социальная мораль и неписаные правила передаются детям крайне незаметно даже для опытных педагогов и воспитателей. Они закрепляются в детских головах непроизвольно во время накопления социальных инстинктов довольно длительно (Савельев, 2021б). При этом мозг созревает для запечатления сложных и простых социальных инстинктов в разное время. Постепенно в голове подростка формируется зародыш будущей личности, которая начинает изнутри раздираться двойственностью сознания. Самому юному человечку такая ситуация кажется странной, обидной и несправедливой. С одной стороны, он уже освоил набор социальных инстинктов, которые говорят о справедливости, честности, порядочности, трудолюбии и уважении к взрослым. Все эти ограничения и предписания находятся в неокортексе и постоянно напоминают о персональной моральной ответственности. С другой стороны, юнцу хочется более привлекательного обезьяньего счастья, что диктуется опережающим созреванием инстинктивно-гормональной лимбической системы. Хорошим стимулом к нарушению социальных инстинктов являются аморальные действия взрослых и постоянные сомнения в правильности соблюдения навязываемых правил бытия. Результатом становится появление "моральной автономности", когда социальные ценности быстро и умело примеряются к окружающим, но частенько не подходят к самому себе.
Освоенные молодым мозгом моральные критерии сообщества могут быть использованы двумя способами. Одна технология предполагает их агрессивное применение к другим и имитацию для себя. Другой, намного менее вероятный, может состоять в равномерном применении моральных инстинктов сообщества как к себе, так и к неродственным особям. Эти внутренние решения мозга, при прочих равных условиях, зависят только от его конструкции и главного следствия - здравомыслия. Иначе говоря, если лимбическая система будет доминировать, то мы получим хорошо замаскированного, очень агрессивного и опасного примата в человеческом обличье. Масштабы его моральной автономности будут определены биологическими выгодами, которые они дают в конкретном сообществе. При смене среды обитания моральная автономность легко и быстро заменяется на более выгодную. В этом случае свобода воли сводится к биологической детерминации поведения, которая может быть крайне целеустремлённой и успешной, но абсолютно обезьяньей.
При выборе поведения неокортикальной частью мозга моральная автономность может быть не имитационной, а реальной. Это говорит о том, что благоприобретённые моральные навыки сообщества становятся основой осмысленного поведения. В этом случае свобода воли даже при высокой моральной автономности является основой человеческого, а не обезьяньего поведения. Вполне понятно, что при наличии здравомыслия и способности к рациональному использованию неокортекса никаких ограничений в развитии моральной автономности не существует. Это довольно редкая ситуация из-за нашего хронического неумения развивать, воспитывать и использовать огромный неокортекс, даже если в нём существует выраженная структурная предрасположенность. Именно из-за нашей уникальной изменчивости универсальные философские модели оказываются пригодны только для части населения с соответствующей конструкцией мозга.
Перейдём ко второму вопросу, раскрывающему сущность понятия свободы воли: "Может ли интеллектуально-нравственная свобода человека являться альтернативой природному или теологическому детерминизму?" Для понимания моих взглядов необходимо оговориться, что интеллектуально-нравственная свобода человека в любом сообществе уникальна и на другие группы гоминид не распространяется. В одной стране под нравственной свободой понимают предательство, каннибализм и групповое насилие над женщинами. Это считается нравственным выражением свободы воли, а в другой стране это не только аморально, но и наказывается лишением жизни. По этой причине мы не будем погружаться в оценки традиций моральности и разыскивать общие принципы. Вполне достаточно считать, что существующая социальная мораль индивидуализируется каждой особью в соответствии с личной конструкцией мозга при его созревании.