Лицом на ветер
Шрифт:
— Это всё, молока тоже нет. Сегодня попробую купить хлеба, да и угля нет, что-то мы совсем запустились — ничего не осталось…
Рианн поймала себя на том, что сказала «мы» и осеклась, не договорив фразу, но центурион этого не заметил, ломал кусочками засохший сыр и по одному кидал их в рот.
— Ты доделала, что хотела? — спросил, и Рианн кивнула без слов. — Я дам тебе денег на хлеб и уголь. Когда ты пойдёшь?
— Ещё рано, у Авия открывают позже, успею что-нибудь сделать, да воды ещё надо принести, осталось совсем чуть-чуть. А
— Нет. Сегодня ещё нет.
Рианн кивнула и вышла, села зашивать кое-что, требующее починки. А скоро пришла жена центуриона со служанкой. Вот уж кого видеть совсем не хотелось. Принялась расхаживать туда-сюда, кругом заглядывать и выговаривать что-то по-своему, под спокойным и молчаливым взглядом собственного мужа.
Марк не думал, что она придёт так рано, обычно Атия вставала поздно, вечерами сидела допоздна и утром спала долго. Что же изменило её привычки? Вчера вечером он застал её на постоялом дворе бодрствующей, они проговорили с ней почти до полночи. Он надеялся помириться с женой и думал, что останется на всю ночь, но она и слушать не хотела. С её уст срывались только претензии и требования. Для неё единственным выходом в их ситуации был только развод, за ним она сюда и приехала.
Он вспоминал их вчерашний разговор, наблюдая за перемещениями жены…
— Почему, почему, Атия, что случилось? Почему именно сейчас?
— Осенью умер мой отец, я вступила в права над наследством, я занимаюсь лавками, я уехала из твоего дома. Сейчас мне никто не указ, после твоего отца… да и ты далеко.
— Что с моим отцом?
— А ты разве не знаешь? Тебе никто не сообщил?
— Что случилось?
— Он умер ещё летом.
— Умер? Почему я только сейчас узнаю об этом? Почему никто не написал мне? Атия?
— Мой отец тогда болел, мне было некогда, я все дни пропадала у него, сама вела дела, следила за торговлей. Я не могла…
— А мама? Почему не написала она?
— А-а… — Он как сейчас видел её небрежный взмах руки. — После смерти твоего отца она почти сразу тронулась рассудком. Выходит, и она тебе не сообщила ничего.
— Тронулась рассудком?
— С горя, наверное… Выходит, она любила твоего отца, раз так приняла всё близко к сердцу… Она умерла в январе, сразу после сатурналий, извини, мне надо было сообщить тебе — я замоталась…
Марк был убит этими новостями. Оказывается, за эти полгода он осиротел, потерял всех своих близких, и ничего не знал об этом. А она сообщала об этом так буднично, так повседневно, будто это её не касалось.
Ты всегда была такой циничной, и почему я этого не замечал раньше? Если бы не развод, ты бы здесь вообще не появилась, так ведь?
— Ты привезла мне плохие новости…
— Прости, я думала, ты всё уже знаешь.
— От кого? Откуда? Кто мог мне сообщить об этом? Это должна была сделать ты! Атия, как ты можешь?
— Сейчас никто из твоей семьи не может мне указывать, у меня нет ни отца, ни братьев, я хочу освободиться
— Я — военный.
— Я знаю.
— Это всё из-за него? Из-за этого козла Авла? Это он надоумил тебя приехать сюда со своим разводом? Он там рядом с тобой? Ты всё это время жила с ним?
— При чём тут Авл?
— Почему он не приехал с тобой? Оставила его смотреть за своими лавками? Конечно, я в этом ничего не смыслю, я далёк от твоей торговли, зачем я тебе нужен — скучный военный в далёкой Германии? Так, да?
— Я могу и не разводиться, меня устраивает то, что существует сейчас. Я просто хочу избавиться от тебя и твоего ветхого дома в Риме, я не могу разрываться на два дома, на две семьи…
— На две семьи? Понятно. Ты уже давно живёшь с другим и его ребёнком, я знаю, что Марка ты родила не от меня, я это уже понял…
Она даже не стала спорить, только усмехнулась коротко и холодно, и после этой усмешки Марк решил, что не хочет больше иметь с ней ничего общего. Он ушёл среди ночи с постоялого двора и вернулся в свой холодный и маленький казённый угол с одной рабыней, без больших сбережений и богатств.
И вот сейчас Атия ходила здесь хозяйкой, всем недовольная и раздражённая.
— Почему так холодно у тебя? Это же угол, это не жильё — это собачья конура, волчье логово! Где ты спишь? Что ты ешь? Где твои вещи? Разве можно здесь жить? У меня в Риме рабы живут лучше!
Марк ничего не говорил ей, молча смотрел и думал. Трудно себе представить, что эта женщина могла бы ухаживать за ним после ранения, стирать окровавленный бинты, поить из чашки и терпеть, терпеть всё, что выпадает на долю жены военного.
Ах, отец-отец, зачем ты женил меня на этой женщине? Почему не нашёл ту, что была бы рядом и всё выносила вместе со мной? Как там в супружеской клятве сказано «Где ты, Кай, там и я, Кайя»? Разве была бы она когда-нибудь со мной? Никогда даже вопрос не поднимался поехать сюда вместе, это немыслимо было годы назад и тем более, сейчас. Она приехала сюда только раз, чтобы потребовать своего развода.
Рабыня закончила шитьё и принялась собираться уходить, набрасывала тёплый плащ, искала корзину, с которой обычно ходила на Форум за покупками. И тут Марк впервые за всё это время заговорил:
— Уходишь? Надолго? Когда вернёшься? Подожди, я дам тебе денег на хлеб…
Рабыня вздрогнула и прикрыла глаза, когда Атия начала ругаться:
— О чём вы там разговариваете? Говорите на нормальном языке! Что вы говорите там по-своему? Гелла, — крикнула свою рабыню-германку, — о чём они говорят? Что он сказал ей?
Рабыня перевела, и Марк спокойно посмотрел в лицо жены, выдерживая её взгляд, произнёс твёрдо:
— Прекрати орать. Не веди себя, как последняя торговка на Форуме. Хотя, чего я от тебя хочу, ты и есть торговка на Форуме… Скорей бы вернуться в свои лавки, к своему мясу, так?