Лицом на ветер
Шрифт:
— Я только вернул своё, то, что задолжал мне твой отец, если он пропил их, то я здесь не при чём…
— Уходите…
— Надеюсь, тебя здесь надолго не хватит, кто-нибудь из местных прирежет тебя после того, как трахнет, или ты сама сдохнешь тут с голоду этой зимой…
— Уходите… Пожалуйста…
Только после этого Крикс ушёл. Рианн ещё долго сидела на земляном полу, стирая слёзы и пытаясь успокоиться. Всё это время, все эти долгие месяцы, она боялась только римлян, весь страх, всё плохое в её жизни связано было только с Римом, с легионерами, с этими проклятыми красными плащами и алыми гребнями. А теперь, выходит, собственный соплеменник, такой же
Ладно, римляне, они захватчики, они убивают мужчин свенов, приходят в посёлки, надругаются над женщинами, их есть за что ненавидеть, и эта ненависть понятна. Они ненавидят свенов, свены ненавидят римских легионеров, всё взаимно. Но за что свен может вот такой вот ненавистью ненавидеть свенку из своего же посёлка? Соплеменницу? Единоверку?
Что я сделала ему? В чём я перед ним виновата?
Мамочка, зачем ты вмешалась? Лучше бы эти легионеры убили бы меня, лучше бы ты осталась жить… Ты променяла свою жизнь на мою, но разве вот эта вот моя жизнь это — жизнь?
И в этот момент она почувствовала неожиданную тянущую боль внизу живота и поняла, что за всеми этими домашними делами она как-то не задумывалась о себе, уставала, а ведь у неё задержка… Давно задержка, уже прошли все мыслимые и немыслимые сроки… А это может значить только одно… Самое худшее в её нынешней жизни… Она понесла от римского центуриона, других мужчин в её жизни не было, он был первым и единственным. Она ждёт ребёнка… Римского ребёнка… Как он говорил тогда? Ублюдка?
Эта новость ошеломила её. Нет! Только не сейчас, именно тогда, когда она одна, вокруг враждебно настроенные соплеменники, и они не простят ей, они не поймут её, если через полгода или чуть больше она родит чужого ребёнка, римского ребёнка.
Она — женщина без мужчины, без хозяина, без защиты!
Крикс прав. Она — одиночка, женщина, которую некому защитить. Любой, вот так же, как Крикс, войдёт к ней в дом, изнасилует её и убьёт, и она ничего не сможет сделать. А когда она не сможет скрывать свой живот, когда станет ясно, что она вернулась домой, будучи беременной, их злость усилится.
Сейчас они просто презирают её и избегают, а потом возненавидят. И зима… Сейчас пока только лето началось, значит зимой она станет матерью, и эту зиму ей придётся пытаться пережить с ребёнком на руках. Если, конечно, он ещё сумеет её пережить, да и она сама — тоже. Зачем? Ну почему это случилось?
Рианн вздохнула. Она помнила те дни, когда пережила свою мнимую беременность, как центурион хотел заставить её избавиться от ненужного ребёнка, как она боролась за него, как она сильно хотела родить его и стать матерью. Сейчас же момент для этого был самым нехорошим. Как же сейчас он был ей ненужен, как и центуриону тогда, осенью… Ну, почему? Почему всё так не вовремя?
Неужели она понесла после того, последнего раза, когда он набросился на неё, когда был пьян, когда последнюю ночь ночевал дома, когда был ещё жив? Тогда он говорил о смерти, о том, что погибнет, и никто не вспомнит его и не пожалеет о нём. Тогда в последний раз Рианн была с мужчиной, полтора месяца назад… Ей казалось, что он успел выйти из неё, он всегда так делал. Рианн пыталась вспомнить и, как ни силилась, не могла. Неужели всё случилось именно тогда, в ту ночь?
Как же она не хотела этой близости с ним тогда, ведь понимала,
Рианн вздохнула и поднялась на ноги, стёрла с лица следы слёз. За эти полтора месяца жизнь её так круто изменилась, что и не знаешь, чему радоваться. Остался ли бы он лучше жить, и она жила бы с ним, как и раньше, или то, как сейчас обернулась с ней её жизнь?
Что происходит? Почему боги так гневаются на неё? Что бы она ни делала — всё время какие-то препятствия, словно идёшь против ветра.
Вроде бы начало потихоньку всё устраиваться, получила свободу, так долго её ждала, вернулась домой, тоже, так этого хотела, всё как будто начало образовываться: дом, быт, жизнь… И тут — на тебе, Рианн-дурочка, чтоб не радовалась лишний раз.
Сначала Крикс со своими проклятьями, хорошо хоть, что дальше просто лапанья не пошёл, а ведь она ему в дочери годится или в невестки. А потом ещё этот ребёнок… И как столько времени она не обращала на это? Ведь замечала же, что всё как-то не по себе, то тошнит вдруг, то усталость какая-то вдруг навалится, то есть не хочется… Думала, это от работы, от перемен вокруг, точно, дурочка, а это её ребёнок так о себе заявляет… Вот этой тошнотой и усталостью…
Этот римский центурион даже после смерти попортит ей кровь, ещё долго будет она помнить о нём.
Рианн снова вздохнула. Может, и не всё так плохо было у неё? Нет, в первые месяцы жизни с ним он, конечно, зверствовал, применял силу, устанавливал правила, брал своё, когда хотел. Потом, уже после его ранения, он стал как будто мягче, добрее к ней, даже извинялся, если делал больно, благодарил, да и близость с ним стала приносить приятные ощущения. Вот и ребёночек этот оттуда…
Что сейчас уже думать об этом? Ничего не вернёшь. Как не вернуть матери и отца, как не вернуть прошлой жизни до центуриона, так и не вернуть самого этого центуриона. Он погиб в стычке со свенами, и его больше нет, остался только его ребёнок, который благополучно живёт и растёт в её животе, и ему, как и его отцу, наплевать на все проблемы и трудности, что он создаёт ей своим существованием. Но и вытравливать его горькими травами Рианн тоже не будет… Нет.
Отца у этого дитя не будет, у него будет только мать, и его стоит пожалеть за это, он — несчастный сирота с самого начала своей жизни. Эх, подумать только, этот центурион успел ей сделать его в последний день, в последнюю свою ночь. Наверное, это что-то значит… Боги, может быть, уготовили ему особую жизнь и судьбу? Иначе, зачем тогда это всё? Какой во всём этом смысл?
Да и ей самой, возможно, другого в будущем не будет, её никто не возьмёт в жёны, вряд ли она сама полюбит кого-то, да и кто из местных парней даже посмотрит в её сторону? Крикс назвал её чучелом, конечно, с обрезанными волосами, сильно похудевшая за эту зиму, она потеряла всю свою былую красоту, а ведь ей ещё нет и восемнадцати зим. Может быть, этот римский ребёнок будет единственным смыслом её будущей жизни? Она благодаря ему не будет одинокой.