Лига выдающихся декадентов
Шрифт:
Неустанно дирижируя лорнеткой, Минцлова зацокотала о чём-то своём, теософском, но умолкла на полуслове и с ненавистью и подозрением уставилась на сжимавшего футляр Розанова.
– Что это у вас?
– Так, ничего. Шпаги, – скромно ответил Василий Васильевич и сделал движение, будто хотел спрятать футляр за спину.
Минцлова взбеленилась:
– Бросьте проклятые острия!.. Ну!
– Зачем же. Я их из футлярчика выну, – с улыбочкой, тряся бородкой от рвущегося наружу хихиканья, отвечал
Теософка набычилась на троицу ядром лба. Жилы у ней на висках набухли кровью. По лицу и шее струился водопад. Сбившийся с затылка на сторону, разболтавшийся клубок волос казался готовым ударить носорожьим рогом. Минцлова ворочала в орбитах глазными шарами, страшно и смешно.
За спинами троицы скрипнула дверь с лестницы, показался тюремщик.
– Я уйду и более не вмешаюсь… – бормотал он.
Сомнамбулой миновал личарда комнату и вышел за дверь. Мужчины проводили его удивлёнными взорами. Минцлова – запаниковала.
Зашуршали на полу газеты. Издав хриплый и оттого представлявшийся неестественным взвизг, теософка отпрыгнула от неуклюже встающего сторожа. Болтая головой и роняя ниточку слюны, тот безмолвно проследовал за первым личардой.
Брызгая слюной, Минцлова возопила:
– Я вашу мушиную троицу на одну ладонь посажу, а другой прихлопну!
Розанов брезгливо поморщил носик.
– Анна Рудольфовна, – серьёзно произнёс Бугаев, – эта антиэстетическая угроза вынуждает меня забыть о всяком к вам почтении.
Поэт сделал шаг к теософке, сам ещё не осознавая своих намерений.
У Минцловой задрожали губы – подступала истерика. Она крикнула хотя и слезливо, но всё равно угрожающе:
– Те, кто за мной, вас сотрут!.. – и, подхватив портфель, выбежала на улицу.
С лязгом и грохотом подлетело ландо: стоя на облучке, потрясал вожжами малый в котелке.
– Это он! – закричал, сморщив лицо, Бугаев. – Оправа без стёкол.
Вольский невольно схватился за карман, где «бульдог» ждал именно такого отчаянного призыва к действию.
Минцлова протопала с тротуара и рухнула поперёк кузова, между сиденьями, заставив его закачаться на рессорах. Возница гикнул. Ландо умчалось.
– Минцлову нельзя отпускать! Покуда она не обезврежена, русская словесность в опасности! Куда она могла отправиться? Боря, – теребил рукав поэта Розанов, – подайте нам идею!
– В Москву.
– Почему?
– Она всегда отдыхала там от столичной суеты, – слабым голосом ответил Бугаев.
– Значит, и нам – на вокзал, – устало обронил Розанов.
– После давешнего столкновения «колоде» отдых понадобится, – вставил Вольский.
– Круги… Надо взять
– Зачем же?
– Разумеется вернуть Воднику и потребовать назад деньги! – сказал Розанов.
Вольский осклабился:
– Что-то мне подсказывает… Водник живёт за счёт заказов Минцловой. Разорить хотите?
Впрочем, расходовать на это время не было никакой возможности. Собрались на вокзал. Бугаева усадили в пролётку посередине.
Ехали по Лиговке, когда философ нарушил молчание:
– Я внутри сознания постоянно слушаю райские напевы.
– И что, не мешает? – с живостью спросил Вольский.
– Напротив! Мысли как кристаллические иголочки. Умственная свежесть, хоть бы и полночь. Голова почти никогда не бывает больной. Да я же писал где-то в «Листве» про себя! А как вам наблюдение: когда Минцлова витийствовала, моя музыка сфер усилилась, заглушая пагубные речи.
– Потрясающе!
Василий Васильевич поспешил умалить себя, не расслышав скепсиса в реплике меньшевика и приняв её за подлинный римский сестерций:
– Есть таланты много более удивительные. К примеру, «слёзный дар», описанный Достоевским.
– Это когда без слёз не взглянешь? – невозмутимо поинтересовался Бугаев.
– По сути точно, а по тону – издевательство.
Розанов поджал губы.
Прервав затягивающееся молчание, Вольский спросил:
– Откуда оно у вас?
– От Бога, Коленька, – смиренно ответил Розанов.
Вольский начал:
– Я как материалист…
Не дожидаясь атеистического извода, Розанов поспешил сказать:
– У меня – ангельские хоралы, Николай Владиславович – материалист и потому для атак Минцловой непробиваем, а вы, Боринька, как выстояли?
– Я тоже в некотором роде обладаю даром убеждения, – гыгыкнул Боря.
– Заговаривания, – поправил Вольский. – Своеобразный гипноз.
– Господа, это совсем не сложно. Я лишь повествую о своей жизни, а слушателям становится плохо. Видали тюремщика, сникшего от моих рассказов? – напомнил Бугаев.
– Эк нам повезло, что встретились такие, не обделённые талантами, – подвёл итог Розанов.
Мелькали экипажи, вокзал ждал впереди.
– Вам не кажется, что с окружающим нас миром что-то недоброе происходит? – прищурился Василий Васильевич. Вольский помотал головой. – Посмотрите внимательно по сторонам.
Вдоль стен крались какие-то захожие косматые чухонцы с несообразными узлами. Чудилось: из домовых приямков вытаращили глазки-бусинки страшные подвальные водоплавающие крысы, целят зубами в жилку на шее. В пространство изливался отталкивающего оттенка воздух, будто по забитому пылью воздуховоду из комнаты, в которой взбесилась спиритическая доска.