Лихие. Депутат
Шрифт:
А вот мой сосед, Борис Абрамович, выглядел вполне оживленным и даже ни разу не устал от цифр, выкладок… Березовский наклонился ко мне, прикрывая рот ладонью, и прошептал:
— Сергей, надо что-то делать. Если эти поправки примут, нам крышка. Ты можешь помочь торпедировать? Пару слов в заключении, намёк на экономическую нецелесообразность, — и всё.
Я покосился на него. Березовский был из тех, кто всегда находил выгоду, где бы он ни оказался.
— Торпедировать? — переспросил я, стараясь не выдавать раздражения.
— Ты серьёзно?
— Конечно! Это же катастрофа для всех нас. Требования к минимальному банковскому капиталу, собственным средствам акционеров… Это же совок!
Я кивнул, делая вид, что обдумываю его слова, еще больше понизил голос:
— А по бабкам что? Скинитесь с Гусем и Смолевичем? За мной дело не заржавеет.
— Не наглей! У тебя у самого три банка!
Нормально так? Прямой шантаж.
— Ладно, не хочешь скидываться, помоги в другом.
— В чем?
Береза явно напрягся. Помогать он любил только одному человеку- самому себе.
— Слышал краем уха совещание у Ельцина было. Решили приватизировать Останкино?
Абрамыч тяжело вздохнул и начал меня погружать в проблемы телевизионщиков. Там был ужас-ужас. Содержание в прошлом году Останкино и всей сопутствующей инфраструктуры стоило бюджету почти 17 миллиардов рублей. Это при среднегодовом курсе доллара примерно в 1000 деревянных. Но даже этих денег не было. Предыдущего председателя телерадиокомпании «Останкино» Брагина Ельцин в декабре уволил. Отставку объясняли, прежде всего, с двумя событиями. Во-первых, ему ставили в вину решение прервать вещание четырех каналов, выходящих из Останкино, в день захвата телевизионного центра в октябре 1993-го. Во-вторых, он вызвал кремлевское недовольство после парламентских выборов, проходивших одновременно с референдумом по проекту Конституции. Эти выборы в «семье» посчитали провальными. Ну и правда, кому нужны в Думе Жириновский и Зюганов? Там нужны послушные нажиматели кнопок.
— Короче, сейчас в Останкино всем рулит Яковлев, — Березовский вытер пот на лбу платком. — Но журналисты работать не хотят, разбегаются. Всем надо кормить семьи.
В 45-ти российских регионах профсоюз связистов, не получавших зарплату три месяца, проводят забастовку, — они попросту прекращают телетрансляцию программ государственного телевидения, за исключением программ новостей. Общий долг перед телевизионщиками по всей стране составляет гигантские 80 млрд. рублей. Больше должны только военным и энергетикам.
— Начинаю понимать, — я закурил сигару, выпустил дым в сторону от стола. — Приватизация не от хорошей жизни.
— Да! — подтвердил Береза — Тот, кто заходит в акции, гасит хотя бы часть долгов. Ты готов?
— А сотрудников в редакцию могу назначить?
Березовский замялся.
— Яковлев, — он больше политик. А в самом Останкино информационной повесткой занимается Влад Листьев. Слышал про него?
А как же… Через полгода грохнут. Слишком борзо полез в рекламные контракты. А может именно и Березовского договорчики велел поднять. Я внимательно посмотрел на Абрамыча, тот отвел взгляд, достал ручку, начал что-то записывать за выступающим.
— С Листьевым договорюсь.
— Там есть некоторые тонкости, — Березовский тяжело вздохнул — Если даешь денег на ящик, я тебя в них погружу.
— Уж будь любезен!
Договорить нам не дал «русский Шрек» — брянский депутат Шандыбин. Уж не знаю, зачем Зю притащил этого монстра на слушания, но выступил тезка Чапаева на все 100%. Он начал свой спич с того, что ударил кулаком по столу, отчего микрофон завибрировал, а в зале воцарилась тишина.
— Олигархи! — рявкнул Василий Иванович так, что у меня в ушах зазвенело. — Эти кровопийцы уничтожили наш народ, разорили заводы, выгнали людей на улицу! А вы, господа депутаты, еще сомневаетесь? Прижать им хвост или нет?!? Да я вам скажу, как
Шандыбин — широкоплечий, с огромной лысой головой, напоминающей бугристую тыкву. Его грубая, но энергичная фигура вызывала одновременно страх и уважение.
— … повесить их! На осинах, как предателей! Всех. Из центробанка тоже!
В зале зашумели. Кто-то негодующе вскрикнул, кто-то захихикал, а кто-то одобрительно закивал. Председательствующий несколько раз стукнул молотком, требуя тишины, но Шандыбин не обращал на него внимания.
— Вы только посмотрите, что они натворили! — продолжал он, размахивая руками и тыча пальцами в нас с Абрамычем. — Миллионы людей голодают, а эти упыри строят себе дворцы на Рублёвке! Да за это только народный суд!
Его голос становился всё громче, а лицо краснело всё сильнее.
— Регламент! — Травкин попытался навести порядок, но бестолку.
— А что вы делаете? — продолжать бушевать Шандыбин под одобряющие улыбки Зюганова — Вы принимаете законы, которые позволяют этим мерзавцам ещё больше наживаться! Позор!
С каждым словом Шандыбин всё больше выходил из себя. Люди в зале начали вставать с мест, кто-то пытался перекричать его, но это было бесполезно. В какой-то момент два охранника подошли к столу, пытаясь увести его, но он схватился за микрофон обеими руками.
— Не смейте меня трогать! — заорал он. — Народ должен знать правду! А правда в том, что вас всех пора гнать в шею! Кровопийцы!
Я сидел, наблюдая за происходящим, чувствуя странное смешение эмоций — от шока до невольного уважения. Шандыбин говорил то, что многие боялись даже подумать, и делал это с таким напором, что казалось, он сейчас перевернёт стол.
Охранники всё же вытянули его из зала, но даже в коридоре было слышно его громовые выкрики.
Травкин тяжело вздохнул, пытаясь вернуть порядок.
— Прошу всех сохранять спокойствие. Следующий выступающий…
Я взглянул на Березовского. Он выглядел так, словно готов был провалиться сквозь землю.
— Ну что, — тихо произнёс я, обращаясь к нему. — Думаю, твоя идея с торпедированием сегодня не особо актуальна.
Десятки гектаров земли на Воробьевых горах — это вам не жук в пудру пукнул. Там через забор — правительственные резиденции и земля тут вот-вот станет стоить дороже, чем в Нью-Йорке. Надо только подождать лет 10–15. Странными я стал мыслить категориями. Раньше было «украл-выпил-в тюрьму», а теперь на такой немыслимый срок загадываю. А почему меня на философию потянуло и на домашний уют? Да потому что жизнь слишком коротка. Пару недель назад шестисотый Северянина взлетел на воздух прямо в центре Москвы. Никакие понты и постановы из Америки не помогли. Вот что значит пренебрегать безопасностью. И машина оказалась небронированная, и на мойке ее без глаза оставили. В общем, царствие ему небесное, а ведь еще даже не началось как следует. Большая бойня 1995–1996 годов впереди. Я очень хочу пройти ее не как бандит, а как человек, которого трогать себе дороже. Как человек, защищенный такой броней, что и миной не прошибить. И вот еще над одним элементом этой самой брони я работал прямо сейчас. Нужно помочь отечественному кинематографу в обмен на имеющиеся у него ништяки. В том смысле, что помогать я готов, но очень уж сильно тратиться — совсем нет. Ведь в этой богадельне в лучшие времена пять тысяч человек работало, а я столько не прокормлю. Чего тут только нет. И павильоны, и мастерские, и даже свой арсенал, где танки стоят. Все это вещал мне с умным видом Артист, детство которого прошло в этих стенах. Он тогда мог стать куда большим авторитетом, чем сейчас.