Лики времени
Шрифт:
— Не следует обижаться на молодых, это бесполезно, все едино им не понять нас, это естественный водораздел между ними и нами, и ни к чему стараться перешагнуть его…
— А я нисколько не обижаюсь, — сказала Клавдия Сергеевна, не лукавя и не пытаясь кривить душой, так оно и было на самом деле, она ни на кого не обиделась, понимая, что как оно идет, так и должно идти своим ходом…
Не сговариваясь, она и Сергей Витальевич встали из-за стола, не замеченные никем, вместе вышли из здания больницы. Был уже вечер, еще по-зимнему знобкий, с хрустящим под ногами снегом, только что
— Где вы живете? — спросил Сергей Витальевич.
— В Измайлове, на Пятнадцатой Парковой…
— А я на Семеновской, не так уж далеко от вас.
Он проводил Клавдию Сергеевну на такси до дома, прощаясь, снова поцеловал ей руку и попросил разрешения как-нибудь позвонить.
— У меня еще нет телефона, — сказала она. — Все грозятся поставить, но пока что ни с места.
— Тогда разрешите зайти на той неделе, скажем, в четверг на огонек, — сказал Сергей Витальевич. — Ведь в стародавние времена, когда не было никаких телефонов, обычно хаживали в гости «на огонек» или же назначали свой приемный день, например, субботу, или вторник, или четверг, и тогда все знали: у таких-то приемный день, можно приходить уже без предупреждения…
— И без приглашения? — удивилась Клавдия Сергеевна.
— Приглашение уже было дано заранее, раз было сказано, мы дома, скажем, по вторникам, милости просим, от семи вечера…
Клавдия Сергеевна глянула на сухое лицо профессора с глубоко сидящими глазами, с нервным, неяркой окраски ртом и густо нависшими бровями под высоким, без единой морщинки лбом, хотя профессору, она знала, никак не менее шестидесяти четырех, и подумала: наверно, так бывало в доме его отца, говорили, отец профессора был выдающийся, известный в России биолог.
— Ладно, — согласилась она. — Приходите в четверг вечером.
Он пришел в четверг около восьми. Она уже успела привести себя в порядок, намазала лицо кремом «Женьшень». Одна из сестер, самая, пожалуй, хорошенькая, Милочка Новокашина, как-то посоветовала: крем чудесный, нет ничего лучше для любой кожи, чуть-чуть подсинила веки, так, как делала все та же Милочка. Вдумчиво, пытливо, будто впервые увидела, вглядывалась в свое лицо. Но из глубины зеркала на нее смотрела не очень уже молодая, усталая женщина, голубые веки странно контрастировали с горькой складочкой возле губ, с печальным, как бы ушедшим в себя взглядом.
Когда-то, она знала, была вовсе недурна собой, яснолицая, с белой, очень чистой кожей, с карими, слегка приподнятыми к вискам глазами. Особенно хороши были волосы, рыжеватые и густые, теперь уже они порядком поредели, поседели, вместо прошлой прически — валик вокруг головы — она гладко зачесывала волосы назад, стягивая их на затылке в негустой узел.
Вдруг стало не по себе, чего это в самом деле она чепурится, мажется кремом, синит веки, словно молоденькая? К чему все это? Решительно вымыла лицо горячей водой с мылом, гладко стянула волосы назад. Так-то привычнее, а потому и лучше.
Однако Сергей Витальевич, увидев ее, просиял всем своим худым, слегка покрытым ранним загаром лицом, вынул из рукава букетик подснежников.
— Я верен себе и цветам. Все тот же цветок весны…
Она приколола букетик к воротнику платья, а он сказал:
— Вы сегодня особенно красивы.
Она смутилась, но встретилась взглядом с его глазами, он смотрел на нее откровенно восторженно, и она поверила ему. Должно быть, и вправду он считает ее красивой…
Они сели за стол, во главе его кулебяка с капустой, ее фирменное блюдо. Бывало, тот, кого она любила и кто так обидел потом ее, говорил каждый раз, когда она готовила что-нибудь вкусное, хотя бы ту же кулебяку: «Пища королей, еда императоров и волшебников…»
Где-то он теперь? Да и жив ли?..
Сергей Витальевич аккуратно отделил ножом кусочек от кулебяки, поддел вилкой, надкусил, зажмурился от удовольствия:
— Давно уже не едал ничего подобного…
Клавдии Сергеевне хотелось спросить, почему давно не едал, но она постеснялась, не спросила. Он сам сказал:
— С той поры, как умерла жена, ни разу еще не пробовал того, что мне по вкусу.
— Что же вам по вкусу?
— Все печеное, всякого рода пироги, кулебяки, булочки, печенье, моя жена была мастерица, каких поискать…
Потом он заговорил о чем-то другом, незначительном, заставив себя улыбнуться, она безошибочно поняла: ему не хочется, а он все-таки заставляет себя насильно улыбнуться.
Когда пили чай, он спросил:
— Вы одна живете, как мне думается?
— Одна, — ответила Клавдия Сергеевна. — Совсем одна.
И так же, как он давеча, заставила себя улыбнуться, будто бы говорила о чем-то веселом.
Он посидел немного, глянул на часы раз, другой, стал собираться.
— Не могу долго засиживаться, есть одно дело, которое невозможно откладывать.
— Что за дело?
— Погулять с собакой, — он вопросительно глянул на нее. — Вы как относитесь к собакам?
— Отношусь хорошо, только не имею права их заводить.
— Почему так?
— Я же, как видите, одна, почти все время на работе, а с собакой, знаете, гулять надо, и потом, вообще живое существо, которое, безусловно, требует внимания, а если я не могу ей посвятить много времени, как тогда?
— Мне нравится, что в вас развито чувство ответственности за другого, — сказал Сергей Витальевич. — В наши дни это не так уж часто встречается…
Она подумала: очевидно, он человек добрый, подобно всем добрякам любит искать в людях что-нибудь хорошее и радуется, если находит…
На прощанье он поблагодарил ее за чудесный вечер, так и сказал: «чудесный вечер», и попросил разрешения, коль скоро она не против, навестить ее в воскресенье, может быть, пошли бы куда-нибудь погулять?
— А я не дежурю? — спросила Клавдия Сергеевна, мысленно подсчитала про себя, нет, дежурство выпало на субботу, воскресенье было свободным.
В воскресенье он, как и договорились, явился к ней в полдень, по радио только что отзвучали сигналы точного времени.