Ликвидация
Шрифт:
– …рассупонились?!!
– выплеснуло в коридор львиный рык Жукова.
– Решили - можно?! Ни хрена нельзя!!! Считайте, что снова у меня на фронте!…
В конце коридора показался запыхавшийся старший лейтенант. В его руках были чистое полотенце и кувшин с водой. Капитан охраны снова приоткрыл дверь, впуская его в кабинет.
– Вас, товарищи, конечно же, интересует, почему меня назначили командующим Одесским округом, - говорил между тем Жуков, тяжело упираясь кулаками в столешницу.
– По этому поводу могу рассказать вам одну поучительную историю… Замерз как-то зимой, в лютые холода,
– Прямо на воробья. Воробей понемногу отогрелся, ожил, расправил перья и сдуру зачирикал, А тут откуда ни возьмись - кошка!… Набросилась на воробья и сожрала его одним махом.
В кабинете воцарилась мертвая тишина. Старший лейтенант, принесший кувшин, застыл на месте.
– Ну, к чему я вам это рассказал?… А?… Молчание явно затягивалось. Маршал Победы наставительно поднял к потолку палец:
– Видимо, не надо было чирикать…
Новый командующий Одесским военным округом вступил в должность…
Глава третья
Недалеко было море. Об этом говорили басовитые гудки буксиров-трудяг, встревоженные взвои тральщиков, ползающих по прибрежным водам в поисках случайных мин прошлой войны, да крепкий, насыщенный йодом ветер, трепавший волосы Гоцмана. Нигде в мире не было такого сладкого морского ветра, как в Одессе.
Оставив в покое гоцмановскую шевелюру, ветер начал причесывать травку, пробивавшуюся сквозь жесткую, жженую корку земли. Она была начинена железом так основательно, что трава здесь росла еле-еле. Пожалуй, это был единственный признак жизни посреди молчаливых, жутких развалин на северной окраине города.
Сенька Шалый, щурясь на солнышко и изредка морщась от боли в раненой ноге, крутил на припеке самокрутку. Рядом в напряженных позах сидели двое милиционеров в гимнастерках защитного цвета, оба держали в руках фуражки с синим околышем и то и дело отирали бегущий по лицам пот. Несколько человек выносили из того, что когда-то, видимо, было полноценным подвалом, свертки и тюки и складывали их у ног скучающих понятых.
– Ото уже бумажкой разжился, - проворчал Гоцман, проходя мимо Сеньки.
– Жизнь, погляжу, налаживается…
– Мне бы огоньку, Давид Маркович, - нагло осклабился щербатым ртом Шалый.
– И два ковша борщу, - в тон ему ответил Гоцман и кивнул старшему милиционеру: мол, дай ему спичку…
Из двери подвала появился запыленный и потный, но довольный Леха Якименко.
– Почти все цело!
– весело крикнул он Гоцману.
– Убивать та грабить научились, а сбыт наладить - мозга не хватило.
– Ладно вам - мозга!
– обиженно встрял Сенька Шалый, с наслаждением выпуская клуб дыма.
– Просто мы светиться не хотели, время выжидали…
– А ты сиди, босота!
– оскалился Якименко.
– Точи руки под кайло! Твой номер 59 дробь 4 - от десятки до высшей меры справедливости…
– Умри, нечестный мусор!
– взвизгнул Сенька, поперхнувшись дымом.
– Ты ж обещал до вышака не доводить! Мамой клялся при свидетеле…
– Я, Сеня, сирота, - печально сообщил Леха, вытирая о штаны
– И мама моя встретит тебя там… - поднял он глаза в небо, - хорошим дрыном. Не говоря за тех, кого ты грохнул! Так что мечтай за двадцать пять, как та ворона за голландский сыр…
– Ну, спи тогда спокойно, мусор, - процедил Сенька, не сводя с капитана ненавидящих глаз.
– И жди, когда к тебе вернется Сеня Шалый…
Гоцман, не обращая внимания на эту театральную перепалку, оглядывался по сторонам. Интересно, где носит Фиму?… Хотел подумать, а оказалось - произнес вслух.
– Та вон, - отозвался Якименко, тыча пальцем вбок. И верно, там, по развалинам, осторожно пробирались Фима и пацан-малолеток.
– Малый здесь живет. Фима ему пачку махорки погрозил… Так он тут же вспомнил за военный грузовик. Говорил, ночью приехал та амбалы при погонах что-то там сгрузили - я не знаю. Пошли смотреть…
Подоспел запыхавшийся Фима. На его узком небритом лице струйки пота прочертили несколько извилистых дорожек. Тюбетейку он комкал в руках.
– Додя, там таки есть на шо взглянуть… Пацан бесцеремонно дернул его за рукав:
– Дядька, обещал пачку махорки? Так гони… Фима безропотно достал из кармана пачку, протянул пацану. Но тот не успел завладеть гонораром - Гоцман, мрачно глядя на Фиму, перехватил пачку на полпути.
– Э!
– заныл пацан.
– Уговор!…
– Додя, я так и так не курю, а мальцу обещал, - мило улыбнулся Фима.
Гоцман ядовито ухмыльнулся. Обливавшиеся потом милиционеры как раз выносили из Сенькиного схрона початый ящик махорки.
– Давай, давай, - поощрил он Фиму. Пожав плечами, тот извлек из карманов еще три пачки, которые Гоцман аккуратно уложил обратно в ящик. Под ироническим взглядом Якименко Фима обиженно фыркнул, пожал плечами и закатил глаза к небу.
– Будешь?
– Гоцман вынул из нагрудного кармана пачку папирос.
Глаза пацана загорелись. Еще бы, «Сальве» вместо махры!… Он аккуратно подцепил грязными ногтями две папиросины, одну тут же сунул за ухо, а вторую предложил Гоцману:
– Держи. Я угощаю.
– Себе оставь, - обронил Гоцман.
– Ну, показывай, куда идти…
Богатое оказалось место, куда их привел девятилетний шкет, ох и богатое. Под потолком млела в жестяном наморднике тусклая лампочка, в кулаке у Гоцмана - карманный фонарь. А на полках аккуратными рядами лежали комплекты военного обмундирования. Гимнастерки, брюки, шинели, кители… Остро, терпко пахло кирпичной пылью и чуть глуше - тканью, успевшей полежать в душном помещении.
– Я уже подсчитал… - Голос Фимы глухо бился в потолок и углы подвала.
– Уже подсчитал. Около тысячи комплектов. Почти дивизия.
– Полк, - сухо уточнил Гоцман.
Фима пожал плечами, мол, не возражаю. Стоя у полок, Гоцман быстро перебирал одежду. Новенькая. Недавно пошитая.
– Шо за военные?
– обернувшись, спросил он у маячившего рядом пацана.
– А я знаю?
– солидно ответил тот.
– Приехали, сгрузили, замок навесили…
– Давид, тут еще одна заморочка, - окликнул от двери Фима.
Подойдя ближе, Гоцман молча осветил фонариком притороченную к косяку связку мощных противотанковых гранат. С одной чеки свисал тонкий шнур…