Лилия для Шмеля
Шрифт:
— Нет! — солгала мать, и я, не удержавшись, вспылила:
— В этот раз вы выдадите за старика меня. В следующий, если повезет, Дивию, а потом? Кого потом?!
Мать взвилась:
— Он поклялся мне! — выкрикнула она истерично, раздраженная моим вероломством. Забегала по комнате, заламывая руки и попрекая меня душевной черствостью. А я молча наблюдала за ней и гадала: мать Фины такая безжалостная или искренне не понимает, почему я не хочу жертвовать собой ради раздолбая брата? Потом все-таки не удержалась и спросила ее:
— Ты настолько любишь Флорана, что готова
— Он мой первенец! — гордо заявила она, смотря на меня свысока, будто я недоразумение. — Он наследник отца! Носитель титула! Мы не можем опозориться!
— Поэтому этим браком ты решила опозорить меня? — градус нашего общения повышался.
— Да как ты смеешь перечить матери! Ты, вообще… старая дева! Бесприданница! На что ты надеешься?! — лишь выкрикнув в порыве злости гадости, Эндина поняла, что наговорила лишнего, но меня это не ранило. В той жизни мать вбивала, что я некрасивая и неумная, теперь в этой попрекают. Только у меня уже выработался иммунитет и упрямство.
— А я, мама, не хуже других, — холодно отчеканила я, и она застыла с открытым ртом. Не ожидала, видимо, отпора.
— Ты сошла с ума! — прошептала мать ошарашенно, прикрывая рот рукой.
— Нет, у меня просто открылись глаза!
В комнате повисла напряженная пауза, однако мать Фины не собиралась отступать — просто сменила тактику.
— Ты все равно хотела уйти в монастырь, так какая тебе разница: уйти сразу или побывав за мужем и выручив брата?!
От такого заявления у меня голос пропал. Однако я быстро пришла в себя, вспомнив, что мать Корфины уже давно вдова.
— У вас, мама, тоже есть титул. Не хотите ли вы ценой своего счастья спасти сына? Почему бы вам не выйти за старика Унда?
От возмущения Эндина ахнула, начала жадно хватать ртом воздух и моргать выпученными глазами.
— Ты сошла с ума! А раз так… — она мстительно вскинула голову и поджала тонкие губы.
— Расскажите об этом Унду? — съязвила я. — То-то он обрадуется.
Понимая, что проиграла, мать встала и, не говоря ни слова, покинула комнату.
После ее ухода я почувствовала опустошенность: разговор дался мне тяжело и забрал силы. Было бы немного легче, если бы я знала здешний мир и обстоятельства прошлой жизни Корфины.
Чтобы успокоиться, накинула на плечи одеяло, медленно поднялась с постели и, покачиваясь, подошла к окну. Хотя бы так посмотрю на новый мир.
С высокого первого этажа видно немногое, но и этого хватило для впечатлений.
За окном лежала грязная осенняя улица. По ней неслись, рассекая лужи, конные повозки, спешили пешеходы. Некоторые одеты добротно, большинство скромно, а еще, несмотря на непогоду, попрошайничал босоногий оборванец…
— Да, не в рай попала, — вздохнула я и вернулась в постель. Как не возмущена и не зла, сбегать босой, в ночной рубашке не стану. Не хочу рисковать и искать приключения на худенькую попу. Ведь запросто можно нарваться на насильников и умереть в подворотне, поэтому сначала все хорошенько обдумаю, а потом буду действовать по обстоятельствам.
Я
— Фина, пожалуй, я не права, — она улыбнулась. — Незачем нам ссориться, тем более, что ты слаба. Ведь я желаю тебе добра. Кстати, ты голодна? Гилья!
Дверь распахнулась, и в комнату с подносом в руках вошла служанка. Так быстро, что сложилось ощущение, будто она под дверью стояла.
Девочка подошла к столу, поставила на него две чашки с блюдечками, крохотную вазочку с печеньем. Затем принесла какой-то колченогий стул и приставила к столу. Но какая-то Гилья напряженная. Даже краешками губ не улыбнется. Неужели ей из-за меня досталось?
Разлив чай по фарфоровым чашкам, остаткам былой роскоши, хмурая девочка поклонилась и встала за спиной матери. Но даже потом Гилья все время смотрела в пол, лишь разок быстро взглянула из-под ресниц, и я поняла: дело нечисто — какую-то хитрость приготовила Эндина. От волнения забилось сердце.
— Ешь, Корфина, — «мать» любезно пододвинула вазочку с печеньем. — Тебе надо набираться сил.
— Ты, мама, тоже угощайся, — я демонстративно взяла вазочку и протянула ей. Она нехотя взяла верхнее печенье, откусила кусочек, протянула руку к чашке и сделала крошечный глоток.
Манеры манерами, но аппетита у нее нет. За две минуты едва съела четвертинку печенья, а чай так и не уменьшился в ее чашке, хотя она старательно делала вид, что пьет.
— Я из-за ссоры разнервничалась, — решилась и я на хитрость, — аппетита совсем нет. И голова сильно кружится, — объяснила покладисто. — Полежу. — Поставила чашку и встала из-за стола, чтобы лечь.
— У тебя слабость от недоедания. Хотя бы чаю выпей!
— Пусть он останется на столе, когда появится аппетит, обязательно съем. Благодарю.
— Конечно, Фина. Только поправляйся! — Эндина довольно улыбнулась, поцеловала меня в лоб и ушла, забрав служанку с собой.
Я осталась одна с дымившейся на столе чашкой и вазочкой с выпечкой.
Не сомневаюсь, мне что-то подсыпали. Не зря же настаивает, чтобы я перекусила. Очень хочу есть, живот от голода не переставая урчит, но не притронусь. Вряд ли меня отравят, однако терять трезвость ума не хочу. Поэтому вылила чай за кровать. Печенье же спрятала под матрас.
Вечерело, комната погружалась в сумерки. Я по-прежнему лежала, набиралась сил, тем более заняться в пустой комнате нечем, когда услышала тихие, крадущиеся шаги. Не желая ни с кем общаться, повернулась лицом к стене и закрыла глаза, притворившись спящей.
Скрипнула дверь, в комнату вошли, нависли надо мной. И лишь убедившись, что я крепко сплю, явившиеся зашептались:
— Умница, Дивия! До завтра она будет шелковой.
— Завтра еще можно подли…
— Тш-ш! Тише!
— Но она действительно стала буйной. Я ее боюсь, — деланно пропищала сестрица.
— Как не вовремя. Ладно, как-нибудь справимся. Думаю, по-родственному господин Унд поможет собрать тебе приданое, если хочет иметь влиятельных родственников из высшего общества.