Лиловые бабочки
Шрифт:
– Ты ошейник мне не надел, – напомнила я.
– Попозже, – невнятно промямлил Илья, почему-то отворачиваясь и краснея. – Это… сложно, оказывается. Так…
– Ну можешь завязать мне глаза, если боишься в них смотреть, – предложила я.
– А я, может, хочу в них смотреть, – сварливо заметил Илья. – Может, я хочу этот момент запомнить. И вообще, заткнись. Ошейник, завязанные глаза… это, бл…дь, всё сильно возбуждает, хотя вроде как нечему у меня возбуждаться. Но факт есть факт.
– Давай я, наверное, тебя напоследок всё же чуть-чуть удивлю, – облизнулась я. –
– Секса хочется? – криво усмехнулся Илья. – Понимаю. Перед смертью особенно хочется размножаться. Это базовый инстинкт.
– Нет, я не про это. Но с сексом связано.
– Заинтриговала, – признал Илья. – Валяй, удивляй.
Мужчина уселся по-турецки среди подушек и принялся щелкать застёжками ошейника.
– Будешь смеяться, но ты первый мужчина, с кем я… эм… вот. Можно сказать, и первый, и последний. Так что поздравляю. Закольцевал сюжет моей безбашенной алогичной жизни.
– А… Игорь? – нервно сглотнул Илья. Глаза мужчины ненормально расширились и заблестели.
– С Игорем не получилось, так скажем, – уклончиво пояснила я. – По крайней мере, с проникновением. Там… паника была. И страшная истерика. Он никогда до этого… м-м-м… Не важно, в общем. Пришлось… как-то так…. своими силами обходиться. То бишь руками.
– Ты меня сейчас убила, – неестественно ровно произнёс Илья. – Я думал, я уже мёртв, но ты меня добила окончательно. Даже не знаю: добила или воскресила? Нет, воскрешение в моем случае невозможно, так что всё-таки убила.
– Ну прости. Я думала, тебе будет приятно это знать.
Илья надолго уставился в одну точку, явно что-то обдумывая и странно загибая пальцы. Потом он монотонно принялся декламировать:
– Хоть и мужчина, но лишен мужского я начала,
Любил, страдал, но снова всё, как встарь:
У нас нет, видимо, счастливого финала:
Я тварь – ты бабочка; я раб – ты государь.
Как вор и тать, прокрался я средь ночи,
Хотел тебя убить, но сам тобой убит.
Что мне с того, что всеми я оплёван,
Когда любовь моя так на меня глядит.
Илья всхлипнул и признался:
– Сам… придумал. Только что. Расчувствовался что-то. Я, кстати, решил, что и как с тобой сделаю. Не взыщи, я тебя свяжу. Не всю, только руки. Запрокинь их, пожалуйста.
– А дальше что? – полюбопытствовала я, когда оказалась связанной. Веревки не жали, было даже на удивление комфортно.
– А дальше, милая, я тебе продемонстрирую все навыки, полученные в местах не столь отдалённых. Гарантирую, ты очень быстро поймешь, почему мне сделали наколку «Скрипка со смычком». Я бы и связывать тебя не стал, но боюсь, что ты меня отпихнешь. А я, знаешь ли, намерен присосаться, как пиявка. Хочешь – смотри,
Могу сказать лишь одно. Веревки через пять минут под влиянием странного сиюминутного порыва Ильи были сорваны, но мы не остановились.
Ни до, ни после не было в моей жизни настолько истеричного, громкого и яркого финала. Пережитые в тот момент эмоции очень сложно описать. Не легендарное ощущение буйствующихбабочек в животе, а нечто принципиально иное. Волшебное. Невероятное. Фантасмагорическое. Мощный взрыв, нежный легкий шелест крыльев бабочек, безумство ярких красок и запахов, рождение новой вселенной и… маленькая смерть. Полный катарсис. Обновление. Очищение. Напряжение и расслабление. Белое и черное, острое и сладкое, жизнь и смерть, удовольствие и боль, острая вспышка желания и невероятный страх. Абсолютное начало начал и ожидаемый скорый конец.
Перед моими глазами на доли секунд вспыхнуло огромное огненное колесо, на фоне которого истерично хлопали крыльями бабочки всех цветов и мастей. Будто пытались своими действиями прогнать из самого его центра три странные разноразмерные фигуры: змею, свинью и петуха. Потом быстро замелькали какие-то совершенно иные картинки, как радостные, так и мерзкие, и вскоре всё окончательно исчезло. Растворилось в космическом океане спокойствия и невероятном ощущении бесконечной легкости, довольстве и усталости. Именно тогда я впервые поняла, что значит выражение «днем коснуться звезд». Это было до жути реальным и осязаемым. Подозреваю, что сыграл фактор, что всё происходящее и впрямь в последний раз. Перед смертью и впрямь хотелось чувствовать себя ужасно живой. Живой во всех смыслах.
– Ну вот и всё, – признался Илья, рисуя на моей груди одному ему понятные символы и фигуры. – Теперь точно конец. Парадокс: я так сильно и так долго хотел сделать тебе больно, держать на поводке, жестко лупить и драть, но снова и снова мой «потолок» – лишь нежно ласкать кончиками пальцев и целовать. Не могу тебя обидеть даже в шутку, хоть стреляй...
Я сначала обрадовалась, решив, что мужчина передумал относительно своих кровожадных планов насчет меня. Но Илья меня расстроил:
– Как ты думаешь, милая, сколько всего фотографий должно быть в коллаже?
– Не знаю, – пожала плечами я. – Полагаю, что это число кратно трем.
– Верно. В основе тройка. Всегда так было. Это база.
– Поясни.
– А даже пояснять нечего. Рождение. Жизнь. Смерть. Что было, что есть, что будет. Три неразрывные элемента.
– Дался тебе этот коллаж, – вздохнула я. – Все беды из-за него. Жил бы себе и жил. А так… вся жизнь под откос.
– Моя жизнь пошла под откос задолго до коллажа.
Грустное признание.
– Я вот думаю, – призналась я. – А если бы я не приехала в Москву, ты бы не начал составлять этот коллаж. Значит, я виновата. Нельзя мне было сюда. А ведь меня предупреждали, что в Москве меня ждёт большая беда. Мол, для «понаехавших» здесь счастья не будет.