Лимонов
Шрифт:
В последующие дни они не расстаются: говорят и говорят взахлеб. Дугин, человек без комплексов, называет себя фашис том, но таких фашистов Эдуард еще не встречал. Из того, что он видел, под этой вывеской выступали либо парижские денди, начитавшиеся Дриё ля Рошеля и решившие, что быть фашистом – это самый крутой декаданс, либо такие персонажи, как Проханов: чтобы слушать его параноидальные речи, щедро сдобренные антисемитским юмором, надо делать над собой усилие. Эдуард не знал, что, помимо мелких претенциозных идиотов и крупных сволочей, существует еще одна разновидность фашистов. В молодости мне попадались подобные экземпляры: фашисты-интеллектуалы, хорошо образованные, но насмерть закомплексованные. Как правило, это горячечные юноши с землистым цветом лица, которые любят таскаться со своими большими портфелями по книжным лавкам, где торгуют эзотерикой, и обожают развивать мутные теории о рыцарях-храмовниках, о Евразии, об ордене розенкрейцеров. Часто они кончают тем, что принимают ислам. Дугина можно отнести к этой категории, хотя он вполне уверен в себе и вовсе не чахлый юноша, а, напротив, настоящий людоед. Высокого роста, с
Политические убеждения Эдуарда невнятны и очень абстрактны. Под влиянием Дугина они становятся еще более невнятными, но менее абстрактными: он понабрался от учителя полезной информации. Не противопоставляя фашизм коммунизму, Дугин почитает их в равной степени. В его пантеоне собраны в одну кучу Ленин, Муссолини, Гитлер, Лени Рифеншталь, Маяковский, Юлиус Эвола, Юнг, Мисима, Гроддек, Юнгер, Майстер Экхарт, Андреас Баадер, Вагнер, Лао-цзы, Че Гевара, Шри Ауробиндо, Роза Люксембург, Жорж Дюмезиль и Ги Дебор. И когда Эдуард, чтобы нащупать пределы допустимого, предлагает включить в этот список Чарльза Мэнсона – Дугин сразу соглашается: пусть эти ребята потеснятся, чтобы дать ему место. Друзья наших друзей – наши друзья. Красные, белые, коричневые – какая разница? Единственное, что следует принимать во внимание, – тут Ницше прав – это жизненный порыв. Эдуард с Дугиным довольно быстро сходятся на том, что их товарищи по оппозиции мелко плавают. Ну, Алкснис еще туда-сюда, он – наш человек, но остальные… К тому же они приходят в выводу, что прекрасно дополняют друг друга. Человек мысли и человек действия. Брамин и воин. Волшебник Мерлин и король Артур. Вместе она способны свернуть горы.
Кто из них придумал название Национал-большевистская партия? Позже, когда они разойдутся, каждый станет приписывать эту заслугу себе. Еще позже, когда они попытаются обрести респектабельность, оба станут обвинять в этом другого. Ну а пока они просто очарованы друг другом. Обоим страшно нравится название, которое Эдуард – и это никем не оспаривается – нашел для своей будущей газеты: «Лимонка», ручная граната. Обоим нравится и флаг, который нарисовал прямо на кухонном столе один знакомый художник, кроткий, как агнец, обожающий писать пейзажи Умбрии и Тосканы. Этот флаг – белый круг на красном фоне – напоминает нацистское знамя, с одним лишь исключением: в белом круге, вместо фашистской свастики, черные серп и молот.
4
У них есть флаг, название газеты и название партии. И один человек в партию уже вступил – студент с Украины Тарас Рабко. Начало положено. Большевики, фашисты и нацисты – те, на кого они равняются, – свое восхождение к власти начинали с меньшего. Чего им не хватает, так это денег. И Эдуард, в надежде найти необходимые средства, возвращается в Париж.
Он провел там все лето 1993 года, и это была странная поездка. Вот уже почти два года, как он разрывается между политикой в Москве и войнами там, где они вспыхивают, бывая дома лишь проездом. В маленькой квартире, которую они делят с Наташей, он чувствует себя чужим. Он отвык от нее, а Наташа привыкла жить без него и наверняка спать с другими. Немногочисленные парижские друзья, шокированные его боснийскими подвигами, отвернулись от него. Кампания в прессе разоблачает сговор между крайне правыми и крайне левыми, и если бы понадобилось составить словесный портрет тех, кого называют «красно-коричневыми», то это был бы вылитый Лимонов. Его ставки резко упали, печатавшие его издатели не хотят общаться даже по телефону. Ну, что ж: сегодня он чувствует себя не столько писателем, сколько воином и профессиональным революционером, и то обстоятельство, что в этот мирок пугливых буржуа двери для него отныне закрыты, скорее радует, чем огорчает. Но проблема в том, что других источников дохода, кроме литературы, у него нет, а между тем единственное, что ему удается продать, – это военные репортажи – в издательство L’Age d’homme, принадлежащее некоему сербу-патриоту. И это все. Дугин, который поддерживает контакты с крайне правыми в Европе, полон оптимизма и направляет Эдуарда по их адресам. Пустая трата времени: во время тайных встреч в невзрачных лавчонках с отсиживающимися там, насмерть перепуганными экстремистами он получает лишь добрые напутствия, поскольку в своем копеечном бизнесе эти ребята и так с трудом сводят концы с концами. Что же касается его собственных связей, то хоть он теперь и изгой, но одна дверь всегда останется для него открытой: есть человек, которого трудно смутить чем бы то ни было, и ничья плохая репутация его не остановит. Но, увы, Жан-Эдерн Алье уже не живет на площади Вогезов. Он обвинил в нечестности Бернара Тапи [46] и за клевету был вынужден по суду выплатить в возмещение морального ущерба четыре миллиона, так что с большой квартирой, где заседала редколлегия L’Idiot, пришлось расстаться. Жан-Эдерн, побывавший под судом, обремененный долгами и дышащей на ладан газетой, разумеется, не может дать Эдуарду ничего. Кроме приглашения приехать в его замок в Бретани.
46
Бернар Тапи (р. 1943) – французский бизнесмен, министр по городским делам в правительстве Миттерана и авантюрист. Бывший владелец компании «Адидас» и президент футбольного клуба «Олимпик», обвиненный в организации договорных матчей.
Эдуард
На следующий день выглядывает солнце, и они идут на пляж. Эдуард купается. Жан-Эдерн, несмотря на слабое зрение, внимательно рассматривает Эдуарда и говорит Наташе:
«Послушай-ка, а твой парень недурно сложен». И когда тот, выйдя из воды, подходит к ним, он спрашивает:
– А чем ты вообще занимаешься, у себя в России?
– В России? – откликается Эдуард, стряхивая песок с полотенца. – Я готовлюсь взять власть. Думаю, что подходящий момент настал.
5
Когда говорят, что в Москве можно найти все, это не совсем так. Можно найти фуа гра, да, сколько хотите, и Ch^ateau Yquem, чтобы было чем запить. Но никто не подумал о том, чтобы привезти в страну бульонные кубики и дешевый шоколад – продукты, которые не интересуют новых русских, но составляют основу рациона Эдуарда. Из каждой поездки он привозит запас этих продуктов, и в тот сентябрьский день 1993-го он сидел перед телевизором, держа в руке кружку с бульоном: Ельцин на всю страну торжественно объявляет, что распустил Верховный Совет и назначил новые выборы.
Этого и следовало ожидать. Когда парламент так остро конфликтует с главой государства – а это был тот самый случай, – классическим выходом из положения считается его роспуск. Здесь, правда, можно и проиграть, и тогда останется лишь кусать локти, но в условиях демократии с этим приходится мириться. Однако в данной ситуации не было никакой уверенности, что демократ Ельцин готов смириться, если новые выборы не сделают парламент более сговорчивым. Его выступление еще не закончилось, а в квартире друзей Эдуарда, у которых он жил, уже зазвонил телефон. Это Алкснис, «черный полковник»: он предупреждает Эдуарда, что тучи сгущаются. Патриоты собираются в Белом доме, Эдуард допивает свой бульон и уходит.
Патриотов собралось уже несколько тысяч: внушительная толпа толчется напротив того самого здания, которое всего лишь два года назад весь мир воспринимал как символ победы Ельцина и «демократов». И кто же эти «патриоты»? В основном те, кто маршировал по улицам Москвы, выкрикивая гневные лозунги: мы рассказывали о них несколько страниц назад. Часть этой публики, хотя далеко не всех, можно отнести к той категории, которую мы условились называть фашистами. Но в данной ситуации эти фашисты поднялись на защиту конституционного порядка, и когда они обвиняют демократов в том, что те готовы, ради своей демократии, которая никому не нужна, установить диктатуру, то приходится признать, что они не так уж не правы. Чтобы довершить картину, скажем, что два человека, возглавивших мятеж против Ельцина, два года назад на этом же месте стояли рядом с ним. Речь идет о председателе Верховного Совета Хасбулатове, чеченце по национальности, и вице-президенте, генерале Руцком, воевавшем в Афганистане. Последний, даже находясь с демократами в одной властной команде, позволял себе выпады на грани фола в адрес «мальчиков в розовых штанишках» – так он называл премьер-министра Гайдара с тех пор, как тот имел глупость сфотографироваться в этом наряде во время игры в гольф.
Тем же вечером Руцкой и Хасбулатов созывают чрезвычайную сессию распущенного парламента, и депутаты, во-первых, объявляют неконституционным собственный роспуск, во-вторых, смещают Ельцина с президентского поста, в-третьих, назначают вместо него Руцкого и, в-четвертых, занимают Белый дом, заявив, что они делают это по воле народа и покинут здание только под воздействием грубой силы. Кроме мятежных депутатов, в здании находилась толпа патриотов, полных решимости защищаться, и среди них чрезвычайно возбужденный Эдуард, который провел там ночь, кружа по залам заседаний в сизом от сигаретного дыма воздухе. Кругом спорят, окликают друг друга, пьют, пишут сообщения для прессы, обсуждают состав нового правительства. Эта пустая болтовня раздражает Эдуарда: поделить министерские портфели можно и потом. Сейчас главное – подготовиться к длительной осаде, которой не избежать.