Линия Сатурна
Шрифт:
– Ты будешь только моей! Моей женой! Соперника я убью! Смирись, не противься судьбе!
И целует ее безвольную левую руку (правой она держит портфель). Лена холодеет, вырывается, мчится наверх, едва соображая, куда и зачем…
На ночь она запирает окно и засыпает с трудом.
Утром она вспомнит вчерашнее происшествие с улыбкой. Щупловатый Ледогоров покажется ей опереточным
А все же страшно.
Нужно потерпеть, совсем чуточку, и Ледогоров навсегда исчезнет из ее жизни.
Только бы дождаться окончания школы!
Костя возвращается в свою квартиру.
Открывает мать. Уставляется на сына бешеными заплывшими глазками.
– Опять с Ленкой шатался? У тебя экзамены на носу, оболтус, а ты о чем думаешь? Жениться собрался? Всю душу повынимал, поганец! Знал бы отец!
– Он бы меня понял!
– в запальчивости кричит Костя.
– Он просто выпорол бы тебя, паразит!
Зина срывает с плеча полотенце, намереваясь по привычке огреть сына.
– Не позволю меня бить!
– кричит Костя.
– Лупцевала, когда маленький был, а теперь – не позволю!
– Вот оно как!
– подбоченивается мать.
– Он не позволит! Вырос, дубина стоеросовая, на мое горе. Хорошо, не видит тебя отец, как бы он расстроился. Он смертью храбрых полег на фронте за то, чтобы у тебя была светлая жизнь, чтобы здесь фашистов не было, а ты…
Опускается на сундук, плачет. Зине под сорок. На ней безвкусный халат - синий, усыпанный красными розами.
– Ну ладно, мам… Чего ты?… - Костя неловко обнимает сотрясающиеся толстые плечи.
Она продолжает сквозь слезы:
– Тебе три с половиной годика было, когда на отца похоронка пришла… В сорок втором… В похоронке так и написали: «Пал смертью храбрых». Вот какой у тебя отец, ты на него равняться должен… Я одна тебя поднимала, на ноги ставила, кормила-поила… Одна… Того и гляди, фашисты нагрянут, а я с тобой на руках… Одна… А ты так матери отплачиваешь!..
По ее пухлым щекам текут слезы.
– Мы же почти нищенствовали. Я билась, как рыба об лед, во всем себе отказывала, чтобы ты ни в чем не нуждался. Вон у соседей, Боровиковских, и холодильник, и этот… телевизор. А у нас – шаром покати.
– Мамочка, послушай, я после школы
Мать улыбается сквозь слезы.
– Глупыш ты, - она, как недавно Лена, взлохмачивает волосы сына.
– И не заметила, как вырос. Про космос говоришь, про ракеты, да так красиво. И уже жениться надумал.
Костя мучительно краснеет.
– Еще ничего не известно.
Зина хохочет. Машет рукой.
– Ладно уж, кавалер…
– Мамочка, - Костя обнимает ее, прижимается к материнской щеке, - ты у меня самая замечательная!..
* * *
26 сентября 1971-го года.
Алексей
Теперь - уже втроем, Алешка, Немая и я - шагаем по усыпанной палыми листьями дорожке, направляясь к отцу.
Вижу его. И с этого момента во мне как будто отключается способность чему-либо удивляться. Я привыкаю к тому, что со мной происходит.
Так должно быть.
Живой и здоровый отец должен сидеть на скамье рядом с черноволосой женщиной, а мы должны подойти к нему и заговорить. Это так естественно.
Подходим.
Отец поднимает голову – и краснеет. Выдавливает хрипло:
– Алеша?
– Здравствуй, пап, - лепечет Алешка.
– Ты что здесь делаешь?
– спрашивает отец.
Алешка рдеет и мнется. Отвечаю за него:
– Да вот гуляем.
Отец и его спутница ошеломленно уставляются на меня.
– Извините, с кем имею честь?
– спрашивает отец.
Страшно хочется обнять его, прижаться, закричать: «Папка! Живой! Как же я люблю тебя! Погляди, это же я, твой блудный сын, который старше тебя на восемь лет!»
Но лишь приятно осклабляюсь:
– Я – знакомый Алеши. Приехал из Москвы. В командировку.
– Вот как? А ведь вы на Алешку похожи.
– На этой почве и подружились.
– Присоединяйтесь, пожалуйста, - приглашает отец с аристократической вежливостью.
– Друг моего сына – мой друг.
Конец ознакомительного фрагмента.