Лишний в его игре
Шрифт:
Одно решение пернатой проблемы я замечаю сразу, как только вхожу в цех и поднимаю голову: вижу вместо дыр в окнах где пленку, а где оргалит. Значит, новые птицы не залетят. Но что делать с теми, которые уже здесь живут и гнездятся?
Ответ на свой вопрос я получаю позже.
Выкладываю горячий хлеб в лотки и слышу звук выстрела. Мимо, громыхая хлебной вагонеткой, проходит Дашка — маленькая, худенькая, со светлыми кудряшками и носом-пуговкой. Кажется, что ей не двадцать три, а пятнадцать.
— Ты слышала? — спрашиваю я.
— Ага, —
— Предупредил? О чем?
Я ищу глазами Адамыча и замечаю его недалеко. Он с ружьем радостно бежит в мою сторону, наклоняется, что-то поднимает…
— Одна есть! — Адамыч победно трясет в воздухе тушкой голубя.
Я застываю с горячим батоном в руке. Теперь я все понял. Вот как начальство собралось решить пернатую проблему — с помощью отстрела!
— Но это варварство, так нельзя, — возмущаюсь я.
Руку обжигает, я ойкаю и быстро кладу хлеб в лоток. Трясу рукой.
— Да ладно, чего ты? — Дашка дергает плечом. — Это же вредители, летающие крысы…
С этими словами она везет вагонетку дальше. А я еще какое-то время смотрю на Адамыча, который целится в потолок. Снимаю перчатки и, стараясь придать себе грозный вид, иду в кабинет начальника производственного цеха.
Глеб Николаевич сидит за столом. Маленький вентилятор не спасает его от жары. Шея и щеки красные; на клетчатой рубашке — мокрые пятна. Пока я объясняю Глебу Николаевичу, что отстрел птиц — это жестоко и проблему надо решить другим способом, он интенсивно протирает платочком блестящую от пота лысину. Делает круговые движения, три по часовой стрелке, два против и одно снова по часовой. Наконец рявкает:
— Хмарин, ты уже определись, чего тебе надо! Ты мне своими птицами всю плешь проел! Вот смотри, видишь? Видишь? — Он наклоняет голову и стучит по лысине платочком. — Это по твоей вине все! Нудил и нудил, нудил и нудил месяцами… Сделайте, говорит, Глеб Николаевич, что-нибудь с этими птицами! Это же нарушение санитарных норм. А то, что СЭС приходила и никаких нарушений не выявила, это ему побоку!
Ага, знаю я, как завод прошел проверку СЭС: печать с закрытыми глазами и пухлый конверт в карман. Глеб Николаевич все ворчит:
— Пошел навстречу, Адамыча подключил. И вот проблема почти решена, а ты снова нудишь!
— Но это неправильное решение, негуманное, — спорю я.
— А какое тогда правильное? Какое это твое гуманоидное?
— Гуманное, — поправляю я. — Ловушки.
— И кто будет этим заниматься? Адамыч?
— Специальные службы.
Глеб Николаевич вздыхает, протирает платком шею и передвигает вентилятор поближе.
— А денег кто на них даст, а? Или нам цену на хлеб поднимать?
— Я могу сам сделать.
Глеб Николаевич смотрит на меня с удивлением и недоверием, снова протирает лысину.
— Ты? Займешься этим? И вот прям за просто так?
— Да, сделаю ловушки, принесу, птиц поймаем и выпустим на улицу. Только Адамыча уберите сейчас. — Я просительно
Он аккуратно складывает платочек. Думает.
— Ну хорошо, — сдается он. — Зови ко мне Адамыча. — Скажу ему, сезон охоты закрывается.
Я радостно бегу в цех, говорю Адамычу, что его вызывает начальство. Потом наблюдаю, как он с расстроенным видом уходит обратно к себе на пропускной пункт.
Утром после смены я с огромными мусорными пакетами выхожу на задний двор. Под козырьком Дашка курит шоколадные «кэптан блэк». Я поднимаю крышку мусорного бака и замечаю на самом верху три голубиные тушки. Сердце сжимается от жалости.
Я надолго застываю у открытого бака, это замечает Дашка. Она спрашивает, что я там такое увидел. Я выбрасываю пакеты, шарю по карманам, достаю и надеваю хозяйственные перчатки. Беру тушки и отношу их за бак, кладу на землю. Дашка заглядывает через плечо.
— М-м-м… Вкусный завтрак! — шутит она.
— Надо их похоронить, — мрачно говорю я, глядя на тушки.
— Совсем заработался? — усмехается Дашка.
— Они не заслужили такого к себе обращения.
Я замечаю ржавую металлическую пластину, беру ее и использую в качестве лопаты. Рою яму — в этом месте рыть легко, земля рыхлая. Дашка наблюдает. Запах ее «шоколадных» сигарет перебивает даже вонь от мусорного бака.
Кладу голубей в братскую могилу, закапываю. Формирую аккуратный холмик. Встаю. Мы молча смотрим на могилу. Дашка отходит к забору, срывает несколько мелких сухих лиловых цветков, собирает два букетика, один протягивает мне.
— Скажешь прощальные слова? — спрашивает она.
Я какое-то время молчу, придумываю речь.
— Вы были хорошими голубями, — говорю я. — Вы не гадили нам в тесто, не попадали ни в тестомес, ни даже в тестораскатку. Вы прожили достойную праведную жизнь. И вам воздастся на том свете, если он есть. Покойтесь с миром, птички.
С этими словами мы кладем цветы на могилку.
По дороге домой думаю о том, как поймать дурацких голубей. Впереди неделя каникул, которую я планировал вообще-то посвятить учебе. А теперь придется сооружать ловушки.
Конструкцию ловушек я обсуждаю с Ксюшей. У нее мы находим рулон жесткой садовой сетки, которую можно использовать на стенки. Представляя, каких масштабов взбучку мне устроит Нонна, если я притащу это добро домой, я спрашиваю, можно ли помастерить у Ксюши. Она разрешает.
На ловушки трачу целый день. Сначала сооружаю прямоугольный каркас из деревянных реек, затем прикрепляю стенки из сетки. Крышку делаю откидную с петлями внизу, чтобы открывалась сверху вниз. Крышку держит выгнутый дугой прутик, прикрепленный к клетке. К прутику крепится веревочка. Другой конец веревочки привязывается к тонкой палке, установленной в распор перед входом в клетку. Птица увидит внутри корм, захочет зайти, собьет палку, палка дернет веревку, веревка — прут, прут отпружинит, и под его силой крышка резко поднимется и захлопнется.