Лист Мёбиуса
Шрифт:
Надо отправляться на поиски. И Йонас, человек до сих пор кристальной честности, вынужден позвонить на работу и солгать, будто он занедужил. Да и ложь ли это?
Поиски папки начинаются с первого пристанища — того самого кабака. Сегодняшний день пролетает быстрее вчерашнего и заканчивается в том же самом притоне. Конечно, без папки.
Деньги на исходе. Йонасу кажется, что всё пропало. Стыдно сказать, но по части выпивки наш герой, которому до сих пор фортуна улыбалась, опыта не приобрел. Конечно, он знает о прогулах, приходилось подписывать фиксировавшие их документы, а вот сам себе
Ноги приносят Йонаса домой. Он достает сберкнижку; ой, как трясутся руки — трудно заполнить расходный ордер! Прежде всего надо чуточку поправить головку… Наконец он отделывается от дружков и отправляется бродить по городу в мрачном одиночестве. Эх ты, венец творения, небось почувствовал на собственной шкуре — коли пришла беда, отворяй ворота! Все равно как с пчелами — когда раз тебя ужалили, жди второй, и третий, и десятый, потому что у пчелиного яда есть запах, привлекающий новых нападающих; а вот сопутствует ли попавшему в переплет человеку своеобразный запах, притягивающий новые несчастья? Кто знает.
Йонас оказывается в пригороде. Дорога ведет к мясокомбинату, где они с большим трудом ввели в срок новые мощности. Всего неделю назад Йонас передал директору комбината символический ключ на бархатной подушечке. И в теленовостях показали это событие. Оба деятеля — Йонас Плоомпуу и директор мясокомбината елейно улыбались друг другу. Фактически же дела обстояли скверно: объект завершен не полностью, масса недоделок, но от передачи последнего земного пристанища скотины зависела судьба переходящего знамени. Йонас взглянул в вечерних сумерках на новое строение, и сердце у него защемило. Он пошел вдоль глухого забора, ибо подобные изобильные мясом места с максимальной строгостью отгораживаются от прочего мира.
И тут вдруг… прямо под ноги Йонаса Плоомпуу шмякнулся большой сверток в плотной оберточной бумаге. Что это такое? Йонас наклонился и посмотрел. А что там, собственно, могло быть кроме мяса. Этакий оковалок килограммов на восемь-девять. Явно воровского происхождения.
Йонас Плоомпуу, честный человек, конечно, не мог пройти мимо — поднял сверток с земли и решительно направился туда, где, насколько он знал, находилась будка вахтера и проходная. Однако и нескольких шагов сделать не успел, как к нему бросились три человека, причем один в милицейской форме. Сверток тут же отобрали, а Йонаса не слишком ласково попросили следовать за ними.
— Наконец-то ворюг сцапали! Правильно мы Освальда подозревали, а это что за птичка? Ну ничего, сейчас выясним. Во всяком разе спиртным от него несет, как из бочки.
Йонаса препроводили в проходную и потребовали документы. Все его оправдания, мол, он понятия не имеет о свертке и его содержимом — только теперь видит, что там мясо, — пропустили мимо ушей.
— Хватит зубы заговаривать, — посоветовал тот, что постарше, назвавшийся сотрудником ОБХСС.
Йонас снисходительно предъявил удостоверение — пускай убедятся, что перед ними не кто-нибудь, а весьма ответственный работник.
— Смотри-ка! Большой начальник по бумагам судя, — радостно воскликнул второй. — Не мелкая пташка — настоящий коршун. Обычно важные шишки
Они беззастенчиво осмотрели Йонаса с головы до пят и быстро решили, в чем дело — выпивка пришлась человеку по вкусу, а жалования уже не хватает …
— Я вам не пташка и не коршун. Правда, я сегодня выпил, скрывать не стану, но вообще-то вы должны шапку передо мной снять. Мы недавно построили здесь новый корпус. Я вручал от него ключ вашему директору…
— Надо было второй себе оставить! — ехидно подхватил человек в форме. — Вот и проясняется картина: строил корпус, знакомыми обзавелся, те не стесняясь запускают руку в государственный карман, и пошло-поехало. Хорошенькое дельце! Интересно, куда веревочка потянется.
— Тоже мне строители… — презрительно протянул пожилой мужчина. — Крыша течет, двери не закрываются, да и процедура приемки сомнение вызывает …
Составили протокол. Разумеется, Йонас Плоомпуу виновным себя не признал. На ночь его отпустили домой, а утром обязали явиться. Для проведения очной ставки между жуликами.
Только этого не хватало! Что же ему делать? И несчастный Йонас раздобывает еще одну бутылку.
Дальше — больше: следуют совсем уже неразумные шаги. Через час сбитого с толку Йонаса видят… на вокзале. Без чемодана, безо всяких вещей, хорошо хоть с деньгами. Нет у нас пути назад!
— Один билет, пожалуйста!
— Куда?
И недолго думая, Йонас Плоомпуу выпаливает — в Тбилиси!..
Почему в Грузию; он и после объяснить не мог — просто первое что взбрело на ум, а может быть потому, что жена туда укатила …
В дороге Йонас — совсем уже потерявший голову — то и дело взбадривает себя горячительным, чтобы не думать о бедах, свалившихся на него.
За окном мелькают стройные ели, раскидистые березы — впору зацепить за сук веревку… Но колеса отстукивают километры, лес уступает место степи, близятся Кавказские горы.
Это что за человек, небритый, грязный и обрюзгший, едва выйдя на перрон и заметив милиционера, безотчетно пустился бежать? На него уж в поезде нашло нечто вроде мании преследования — все на меня смотрят, все обо мне говорят! — в его состоянии, на взгляд медиков, явление вполне обычное. А у милиционера при виде бросившегося наутек бродяги срабатывает профессиональный рефлекс, и он догоняет нашего героя на путях между вагонами. Однако Йонас, не желая покориться судьбе, оказывает сопротивление, что, как известно, подпадает под статью уголовного кодекса и грозит немалым; сроком…
Надо же такому случиться, что на Кавказе в это самое время разыскивают мелкого преступника, тоже уроженца Прибалтики, правда, по имени Аэду Аер. Не разобравшись как следует, Йонаса принимают за Аера, а ему будто то и нужно. Он не отказывается…
Ну и типы собрались на этапе, следующем на те самые работы, о которых Йонас пророчески разглагольствовал при недавнем посещении кабака — лес валить да канавы копать!
Первые дни складываются трудно. Человек, привыкший сидеть за письменным столом, привлекает к себе повышенное внимание насмешливых солагерников. Не столько своей никчемностью, сколько усердием и пылом. Шкура он или просто дурак, не могут они понять.