Лист Мёбиуса
Шрифт:
Пент признался, что в подобной ситуации его чувства не слишком отличались бы от тех, что проявляют партнеры Якоба, даже если бы сюрреалист сказал: «И ты, Брут!». После недолгих размышлений Пент спросил, каким фигурам Якоб разрешил бы экстраординарные увеселительные прогулки?
— Полагаю, на первый случай только королеве. Кстати говоря, я бы переименовал даму, обретшую теперь новую, модную и более философскую траекторию. Тем более что время королей и королев в большинстве цивилизованных стран прошло. Хотя кое-где их еще почитают в качестве культурных и исторических памятников, требующих охраны.
Пент заметил, что подобный закон — закон об охране памятников
— Исходя из этого исторического факта, я переименовал бы весьма подвижную и энергичную даму, действующую на шахматной доске. Я с удовольствием провозгласил бы ее председательницей совета народных депутатов, — совершенно серьезно высказался Якоб, но затем задумался. — Нет! Это не то. Шахматные правила слишком отличны от требований морального кодекса нашего общества, скорее даже находятся с ним в антагонизме. И с нашими мирными устремлениями шахматы, естественно, не имеют ничего общего… Может, следует поискать в какой-нибудь другой области. Председательница парламента? Нет, пока еще не знаю…
— А ведь мы могли бы как-нибудь опробовать ваши модернизированные шахматы, — выразил готовность Пент. — Возможно, следовало бы разрешить ходы туда и обратно прочим шахматных фигурам? Конечно, выражение «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» классическое, но все же антидемократическое! — добавил он.
Якоб в принципе согласился с его утверждением, но призвал собеседника к рыцарской вежливости, по меньшей мере к благовоспитанности, потому что лично он даму с конем (пусть даже с кобылой) не стал бы равнять. Дам ни с того ни с сего не марают! Иное дело пригласить даму на небольшую увеселительную прогулку. Что и разрешает его нововведение.
Они прохаживались по аллеям парка. Солнце вычерчивало свою траекторию во вселенной, они вращались вокруг Солнца, и в то же время сами ходили по широкому кругу, строго держась на равном расстоянии от предполагаемого центра окружности, что в некотором роде бессмысленно и не совсем привычно в житейском плане, зато вполне оправданно с философской точки зрения. Не прекращали своего перемещения кучевые облака, напоминавшие пирожное безе, порой заслоняя солнышко, а затем предоставляя ему возможность вновь сиять в полную силу. Лысина Якоба порозовела, свидетельствуя о том, что ультрафиолетовые лучи святого источника света усиленно способствуют сложному веществу, названному эргостеролом, синтезировать витамин Д. И Пент внес предложение выбирать затененные места, дабы уберечь покровный слой гладкой черепушки от огорчительного и малоэстетичного шелушения.
— У вас и другие нововведения есть, я имею в виду кардинальные? — поинтересовался он.
— Ну разумеется, — ответил Якоб. — Только, как я уже сказал, шахматисты не проявляют к ним ни малейшего интереса. — Однажды добрый друг Якоба, микрохирург, с которым они конструировали противогазы от дихлофоса для букашек (О-о! Расскажите об этом! — воскликнул Пент; Якоб обещал, но только как-нибудь в другой раз, поскольку не хотел слишком уклоняться от избранной темы), так вот, микрохирург заметил, будто в партии, которую они играли, у него явное преимущество в пространстве. Конечно, Якоб не мог согласиться с понятием «преимущество в пространстве», ибо в традиционных, так сказать, классических шахматах речь может идти лишь о поверхностном преимуществе или о перевесе. Партнер, обычно такой сообразительный, взглянул на него с испугом. Но Якоб уже воскликнул про себя «Эврика!», открыв великолепные
— О пространственном преимуществе речь могла бы идти лишь в том случае, если бы мы играли в изобретенные мною пространственные или двухэтажные шахматы, — сообщил он спокойно и тут же начал излагать новые правила. — Ведь ваш последний ход был конем, да? — Микрохирург подтвердил. — Обратите внимание — это был пространственный ход, — объяснил Якоб, — потому что размашистый скачок весьма опасным образом перенес ваше копытное через головы двух моих пешек. Мне даже показалось, что на их киверах колыхнулись воображаемые султаны… Мои двухэтажные шахматы открыли бы перед вашим конем новые возможности — он мог бы приземлиться и на верхнем этаже, на другой шахматной доске, где белыми фигурами играете вы, а я черными. Кстати, в этом случае мы освобождаемся от исторической несправедливости, которая заключается в преимущественном темпе белых…
— И куда же приземлится мой конь в ваших двойных шахматах? — поинтересовался партнер не без иронии.
Однако Якоб и сам еще не имел ясного представления. Впрочем, он быстро нашел ответ в свойственной ему логико-эвристической манере:
— Конечно, возможности вашего коня не увеличатся беспредельно, он только сможет прыгать по-другому. Как известно, классическая возможность ограничивается тремя полями; если же он употребит одну свою условную лошадиную силу для перемещения по вертикали, в запасе у него останутся еще две, что позволяет сделать выбор: пройти на одно поле вперед, а затем повернуть на одно поле вправо или влево, но с тем же успехом он может отказаться от продвижения вперед и израсходовать два оставшихся кванта энергии сразу, то есть в виде двух скачков в сторону. Если мы поля находящейся вверху шахматной доски пометим индексом «прима», то это будет выглядеть так: Kcl — с1'—d2' или же Kcl — с1'— а1'. Конечно, не исключены и прочие варианты…
Якоб взглянул на Пента и спросил:
— Вы понимаете?
— Надеюсь, что да… Мгм… у ваших шахмат и впрямь широкие возможности.
— Примерно то же самое сказал мой друг, — смиренно молвил Якоб, — только несколько иным тоном: он холодно улыбнулся, встал и заявил, что у него больше нет времени. Между прочим, после он целых две недели со мной не здоровался… Видите теперь, как консервативны серьезные шахматисты. Они утверждают, что любят парадоксы, но я скорее назвал бы их парадоксальными ортодоксами…
Некоторое время они шли молча. Пент представлял себе коня нового типа и хотел знать, может ли он скакать сверху вниз. Разумеется, ответил Якоб. Пент сказал, что подобный крылатый конь, которого можно сравнить с Пегасом, напоминает ему высматривающего добычу сокола. Сей образный эквивалент тоже признали приемлемым.
— Может, у вас есть другие нововведения? — спросил Пент теперь уже не без страха, потому что шастающие по полям ферзи и вспархивающие кони и в нем пробудили определенное беспокойство.
— А то как же! Вы ведь сами понимаете, что преобразование квадрата в параллелепипед страдает ограниченностью. Во всяком случае, далеко от идеала.
— А что является идеалом?
— Куб, мой дорогой друг. Что же еще?
Мимо них прошла лошадь арденнской породы, тащившая телегу на резиновом ходу с кучей старой мебели и задремавшим в кресле возницей. У нее был очень печальный вид. Уж не стала бы она радостней, прослышав о новых возможностях передвижения?
— Куб? Это… это что же значит — восьмиэтажные шахматы? — Господи боже мой! Это и в самом деле немножко множко.