Лита

Минчин Александр

— Как ты пожелаешь.

— А ты не боишься, что я могу кого-то встретить?

— На все воля Божья. Или чья-то. Всё наверхууже расписано, нам остается только день и час, определенный час, когда суждено узнать.

— Значит, это правда, что ты не любишь меня? Раз тебя не волнует, что я поеду одна или кого-то встречу…

— Твоя аксиома опирается на неправильный вывод. На неправильную истину.

— Ты всегда был лучше в языке, чем я. Я поэтому

все время говорю, что тебе нужно писать. У тебя талант…

Я поразился: даже теряя, она поддерживала меня.

— Что ты будешь делать летом?

— Думать, зачем я живу. И что делать с жизнью дальше.

— Если я могу помочь тебе… Я не поеду никуда.

Она поражала меня все больше.

— Ты должна отдохнуть после кино, поезжай.

— Мы больше не увидимся никогда?..

— Вик, я не расстаюсь с тобой навсегда. Мне нужно просто побыть одному и осмыслить свои личные проблемы, которые никого не касаются. Я в тупике, и мне нужно найти из него выход. И это не честно, пока я ищу выход, таскать тебя за собой по тупику.

— Но я согласна.

— Я знаю. И благодарю тебя за это.

Я взял ее руку и прижал к щеке. Она погладила мою щеку, потом наклонилась и поцеловала в губы…

Я поступал нечестно, я не собирался возвращаться к ней или встречаться. Но я не мог разрубить сразу шнур, шелк, волокна отношений, связывающие нас.

Я хотел сидеть на двух стульях, а это невозможно. И никому не удавалось.

— Значит, наша помолвка откладывается?

Я вздрогнул, совсем забыв и привыкнув, что мы считались женихом и невестой.

— На какой срок?

— Не знаю. Я боюсь, что мы оба поспешили. Это тоже буду сидеть и обдумывать я.

— Я не поспешила. Я знаю, что на все согласна — с тобой. «Сомнения мучат только моего господина»… Но я ценю, что он абсолютно честен и не скрывает своих колебаний от меня.

Я встал. Когда не можешь сказать самого главного, лучше откланяться и уйти со сцены.

— Можно я поцелую тебя на прощание?

Наши губы слились: ее — настойчиво, мои — покорно. И две слезы скатились на наш прощальный поцелуй.

— Позвони мне, когда я вернусь. В конце лета.

В институте мы сдаем последние экзамены, и она умоляет меня провести с ней час.

Дома каким-то образом я объясняю, почему не еду с Викой в Юрмалу. И на меня с недоумением смотрят сразу две пары глаз.

— Я бы не отпускал ее одну на курорт на целых два месяца, — говорит мой папа.

Но я не слушаю его…

Мы идем по Плющихе.

— Что ты хочешь делать сегодня вечером?

Она гарцует, едва сдерживая

радость, рядом со мной.

— Сидеть и говорить с тобой про что такое хорошо и что такое плохо.

— С превеликим удовольствием. Мне все нравится с тобой, Алешенька. Я не верю, что мы снова будем вместе. Разговаривать…

— Не «будем», а только на сегодняшний вечер. И лишь по случаю окончания экзаменов.

Обманываю я сам себя. Цокот каблуков сбивается.

— Ты правду говоришь, Алеша?

— Только одну, — продолжаю обманывать себя. — И тебя учил: говорить правду, одну только правду, болезненную, но…

— Значит, после сегодняшнего вечера ты со мной не будешь встречаться? — Ее губы складываются в предслезное выражение, рисунок, абрис.

— Тебя не устраивает, мы можем сейчас распрощаться.

— Что ты, Алешенька, меня все устраивает, я всем довольна. Я и на это не смела рассчитывать.

Первая зрелая мысль, которую слышу от Литы. Или вторая.

— Как это ты дошла до такой умной мысли?

— Я подумала.

— Не может быть! Ты можешь думать? Подумай и скажи что-нибудь умное еще.

— Я безумно счастлива, что мы проведем этот вечер вместе.

— Это уже выражение эмоций, а не мысль. То есть чисто эмоциональный предмет. А не дума или фраза.

— Алешенька, откуда ты так хорошо знаешь язык?

— Это вторая умная мысль?

— Нет, — она улыбается, — это все говорят.

Она что, подслушивала?

— А то я испугался, что ты можешь надуматьдве умных мысли подряд. Насчет знания языка — это тебе кажется.

— Мне так не кажется, извини, что впервые возражаю тебе. Ты действительно очень необыкновенно и красиво выражаешь свои мысли. Как будто вяжешь их одну к другой необычайным узором. Вязью. И всегда точно и ярко подбираешь слова.

— Сегодня что у нас: день лести?

— Тебе не надо льстить. Нет лести, которая была бы достойна тебя.

— О, да ты уже перешла на хвалебные оды по поводу восшествия на престол. Как Сумароков или Кантемир. И иже Ломоносов.

— К сожалению, я не могу писать, а то…

— К счастью. А можно я задам тебе страшный вопрос?

— Тебе все можно, Алешенька, — замерла она.

— А третью умную мысль ты сможешь произвести. Из того места, что заполняется сознанием.

От неожиданности она рассмеялась.

— Ты не обижаешься, что я засмеялась, Алеша?

— Тебе не кажется, что мне немного поздно обижаться. Все, что ты могла, по-моему, ты со мной проделала!

Как я глубоко заблуждался. Наивный…