Литературная Газета 6353 ( № 1 2012)
Шрифт:
– Художник должен определять будущее...
– [?]а не просто отражать то, что его окружает. Он должен предвосхищать не только пути развития художественной культуры, но и общественного сознания, общественной психологии.
– А если он ничего предвосхищать не хочет?
– Тогда он не художник, а только человек, умеющий рисовать. Творить может каждый, и полем для творчества может стать любая сфера человеческой деятельности, не только искусство. В этом контексте я согласен: каждый человек творец, но в какой системе координат следует его творчество оценивать? Согласитесь, рисунок ребёнка оценивается совсем по иной шкале, нежели рисунок профессионала. Когда-то Анатоль Франс сказал, что искусству угрожают два чудовища: художник, не являющийся мастером,
– Похоже, кураторы и узурпировали право окончательного вердикта "актуально-не актуально"?
– Да, сегодня у нас определяют конъюнктуру художественную, в том числе и конъюнктуру рынка, именно кураторы. Есть большая разница между призванием художественного критика и призванием организатора художественных инициатив, коим является куратор. Критик не только реагирует на то, что происходит сегодня в искусстве или в творчестве отдельного мастера, обратившего на себя его внимание, но и сопоставляет, сравнивает то, что было, с тем, что есть, и пытается определить, что будет. А кураторы, как правило, анализом себя не утруждают, ограничиваясь навязыванием собственной концепции, в основе которой лежит лишь его личное представление о том, "что такое хорошо и что такое плохо".
– Но ведь критик тоже человек, его личные пристрастия не могут совсем уж не влиять на его мнение. Значит, и он субъективен?!
– Субъективность субъективности рознь. У критиков всё-таки за плечами стоит школа. Они - профессионалы: историки искусства, искусствоведы. А кураторы в большинстве своём профессионалами в области художественного творчества не являются. Как правило, это несостоявшиеся (реже - состоявшиеся) социологи, психологи, филологи. Беда в том, что людям свойственно зачастую механически переносить какие-то понятия из одной сферы научной деятельности в другую. Мне это представляется серьёзной опасностью, потому что даже у искусствоведов не всегда есть чёткие представления о терминологии, которую они используют в своём профессиональном лексиконе. Трудно ориентироваться в этой лавине наукообразных терминов, почерпнутых из философии, социологии и других дисциплин, причём не только гуманитарных, а потому и не отражающих в полной мере сути того или иного явления в искусстве, которое с их помощью пытаются описать.
– Куратор декларирует, что в данный момент востребовано рынком, и художник вынужден подстраиваться под диктат кураторской гильдии. Что ему делать?
– Работать. Верить в свои силы и собственное предназначение. Ибо если он сам в себя не верит, то как же в него поверят другие?
– Но у него возникают два противоположно направленных интереса - писать то, что хочется, или то, что требуют кураторы. Совместить это возможно?
– Конечно, и тому есть масса примеров. Вспомним Рубенса, Рембрандта, ван Дейка, Веласкеса. Конъюнктура конъюнктурой, семью кормить, безусловно, надо. Но если художник профессионал (а доля цинизма присутствует в творчестве любого профессионала), он сделает так, как требует "заказчик", и ему не будет стыдно за то, что он сделал. Лучшие произведения мирового искусства, оставшиеся в памяти человечества, в большинстве своём создавались по заказам, и далеко не всегда заказчики были просвещёнными, высококультурными людьми. Возрождение общественного заказа позволило бы возродить и общественную потребность в произведениях искусства.
– Многие полагают, что "сверхвостребованность" актуального искусства породили заказчики с не слишком высоким культурным уровнем: они заказывают то, что доступно их пониманию, хотя это далеко не всегда можно назвать подлинными произведениями искусства.
– С одной стороны, это так: столь непопулярный сегодня у нас Маркс справедливо утверждал, что, если ты хочешь наслаждаться искусством, ты должен быть художественно образован. Художественное образование -
– У государства на эти цели средств катастрофически не хватает. Под эгиду Церкви не всякое культурное начинание поставишь. А меценаты, скорее, вложат средства во что-то остро модное, чем в серьёзный "академический" проект.
– В целом вы правы. Но есть среди меценатов люди, не рвущиеся на страницы модной хроники. Благодаря одному из таких людей - Владимиру Мащицкому - вот уже девять лет существует журнал "Третьяковская галерея", главным редактором которого я имею честь быть. Когда он спросил меня, будет ли журнал приносить прибыль, я честно сказал: нет. И самоокупаемым он тоже не будет. Искусство не даёт материальных дивидендов. Оно требует капиталовложений, которые потом возвращаются духовным здоровьем нации, грядущих поколений. Единственным условием была двуязычность издания. "Третьяковская галерея" - журнал профессиональный, академического склада, но адресован всем - наши авторы пишут не только ясно и доступно, но и увлекательно. Нашими подписчиками являются крупнейшие библиотеки нашей страны и целый ряд фундаментальных зарубежных библиотек, в том числе Библиотека Конгресса (США). Журнал рассылается ведущим отечественным музеям и галереям, художественным образовательным учреждениям. Надеемся, что московское правительство поддержит нашу идею сделать подписчиками художественные школы и школы с углублённым изучением английского языка: параллельные тексты - это форма не только эстетического, но и лингвистического образования.
– Воспитание грамотного зрителя, способного по достоинству оценивать произведения искусства, - процесс длительный и не всем доступный. Как же всё-таки приоритеты расставлять?
– А нужно ли их расставлять вообще? Куратор делает ставку на очередную тёмную лошадку и, чтобы выиграть, начинает её раскручивать. Иногда это настоящий талант, чаще имя исчезает, как только проходит на него мода. Посещаемость выставок не является показателем ни культурного уровня нации, ни даже качества выставляемых произведений. Расставлять приоритеты может только время. Когда это делает человек - это слишком ответственно и в значительной степени условно. Мы не обладаем инструментарием, который позволял бы нам говорить, кто есть художник, а кто нет, кто первый, а кто второй. В искусстве деление на порядковые номера несоразмерно процессу творчества - без "вторых" имён не было бы первых, а без третьих - вторых.
– То есть это всё-таки не гонка за лидером?
– Безусловно, нет! Марсель Дюшан с его легендарным писсуаром, ставшим одним из образцов искусства начала XX века, сам потом иронизировал над критиками, которые восторгались этим объектом. Любой предмет из нашего окружения может стать произведением искусства? Я не вполне в этом уверен, хотя нынешнее время таково, что от воображения человека, от его установок, от конъюнктуры зависит, к сожалению, многое. Человек может наделить объект любым смыслом, который будет понятен только тому, кто его обозначил. Но это будет смысл вообще, а не художественный смысл.
– Где грань, которая разделяет эти понятия?
– Она очень зыбка. Я считаю, что искусство авангарда, поставангарда, постмодернизма - это искусство интеллектуальной игры, каковой, по сути, и является процесс наделения смыслами соответствующих объектов, претендующих на звание произведений искусства. Но по каким правилам и с кем мы играем - это вопрос вопросов. Думаю, что наше искусствоведение ещё не готово на него ответить.
– Пока искусствоведы заняты решением теоретических задач, что делать обычному, рядовому зрителю? Художники прошлого стремились воззвать к лучшему в человеке, нынешние, похоже, предпочитают напоминать ему, насколько он мерзок. От такого "погружения в искусство" человеку становится очень неуютно.