Литературная Газета 6356 ( № 4 2012)
Шрифт:
баю-баю, нежить, в жилах твоих вода.
ребятёнок милый, глазки - лазорев цвет,
не страшись могилы, мёртвому смерти нет.
Колыбель ветра качают на Ишь-горе,
и встаёт сестра, и машет рукой сестре.
Мама, мама, мне так легко и слепит глаза,
на ладони сверкает пёстрая стрекоза,
здесь
и мне так обо всём не терпится рассказать.
тут тепло, светло, у вас не в пример темней,
не пускай меня скитаться среди теней,
не крести меня и именем не вяжи,
не люби меня, чтоб я не осталась жить,
не давай мне видеть свет ваших глупых ламп,
не люби меня, чтоб я убежать смогла,
позабудь меня, пока я не родилась,
отмени меня, пока не открыла глаз,
потому что, даже если я и сбегу,
не хочу остаться перед тобой в долгу.
Автоответчик
у автоответчика, судя по голосу, астма,
бронхит, ринит, хронический тонзиллит,
и он бормочет: "Всевышнему не до вас, мол,
оставьте молитву, он вам перезвонит".
но вот до конца исчерпывается лимит,
и, пользуясь представившимся моментом,
ты вместо давно навязших в зубах молитв
клянёшь никогда не доступного абонента
за то, что такая жизнь равнозначна смерти,
такое пекло внутри, что хоть в петлю лезь.
и если уж заповедал "в меня поверьте",
то пусть докажет, что он в самом деле есть,
хотя бы раз не поленится и ответит!
и всё накипевшее, брызжа слюной, рыча,
выплёвываешь истошностью междометий,
и трубку швыряешь с грохотом на рычаг.
затем выдыхаешь устало "ну, слава богу,
я всё-таки с ним отважился поговорить".
и замирает на миг часовая бомба,
которая скоро рванёт
у тебя
внутри.
Герда
Вот
потерялась в городе - не ищи,
где-то дома бабушка ждёт-волнуется,
выключает радио, стынут щи.
А твоё лицо от мороза белое,
на пушистой шапке искрится снег,
что бы ты с собою теперь ни сделала,
всё равно отыщешься по весне.
Ты - сплошное "вряд ли": улыбка нервная,
голос слишком тихий, рука дрожит,
если бы тебя не назвали Гердою,
ты бы и не стала, наверно, жить.
А тебе по паспорту - восемнадцатый,
по глазам - не меньше, чем тридцать три.
Вот представь, допустим, любила братца ты,
вырезала буковки на двери,
бабушка забрасывала вопросами,
начинала плакать, ворчать, бранить.
Вы себе казались ужасно взрослыми,
буркнув неразборчиво "извини",
да ныряли из дому в омут улицы,
чтобы не выныривать до зари.
А потом он вырос и чуть ссутулился,
приучился хмуриться и курить.
Вот представь, он вышел за сигаретами,
а когда вернётся - не знает сам.
А в твоих наушниках песни Летова,
встречные машины - по тормозам.
Город прокажён, обезжизнен, выстужен -
ледяной занозой застрял в груди.
Вот найду и всё ему прямо выскажу,
что это за мода - не приходить?
Где же его носит, помилуй Господи,
прямо хоть из дому не выпускай!
Ветер вымораживает до косточек,
рельсы прозвенели - ушёл трамвай.
Вот представь: в окно запулили камушком,
стёклышки рассыпались горстью страз,
из осколков "Вечность" сложила бабушка,
впавшая на старости лет в маразм.