Литературная Газета 6399 ( № 1 2013)
Шрифт:
И Сталина уж нет давным-давно,
и дом, что строил он, - неузнаваем.
И тем, кто не читает, всё равно:
и логика сидящего в трамвае,
и логика бегущих за трамваем.
* * *
Муж пьёт и бьёт.
Ну что ей делать, дуре, -
посуду бить? Но
в какой такой искать литературе
ответ на безответность бытия.
И утром, вместе вбившись в электричку,
сквозь слёзы поглядеть на подлеца,
когда зажжёт он виновато спичку
и в тамбуре осветит пол-лица.
Таких морщин, такой улыбки глупой,
такой тоски по счастью - где предел?
[?]Похоже, Бог под неподкупной лупой
её любовь слепую разглядел.
Иначе как бы вынести такое,
чтоб на весах - в блевотине, в грязи -
всю взвесить жизнь, и, как Гомер при Трое,
всё рассмотреть в подробностях, вблизи.
Роман
Тебе - почти что сорок,
а мне - почти что двадцать.
И мокрых листьев шорох
мешает целоваться.
Не то пройдёт соседка,
не то сосед заглянет,
и хоть цела беседка -
беседовать не тянет.
Качнёт шары гортензий
или шепнёт на ушко,
но к ветру нет претензий -
проглядка и прослушка!
Потом промчится время,
летучее, как пламя.
И что там станет с теми,
застенчивыми, нами,
никто уже не вспомнит,
никто уже не знает.
Лишь ветер парус комнат,
как прежде, надувает.
Там мне - почти что сорок,
тебе - почти что двадцать.
И кажется, что - морок,
и тянет целоваться.
И видится, что шалый
горит огонь
И губы твои - алы,
и губы мои - сини
от взглядов этих жарких,
застенчивого "здрасьте",
от этой кочегарки
безумия и страсти.
[?]Закуришь, выйдешь в сени.
Я встану на пороге
у молодости, лени,
у полной безнадёги.
* * *
Невозвратно и непоправимо.
Голос твой остался вдалеке,
только голос, только тень от дыма,
только отпечатки на песке.
... Господи, верни мне хоть на склоне,
выдерни из памяти незлой -
наши полудетские ладони
над сердечком с острою стрелой.
* * *
Не казанская сирота,
на Казанском стою вокзале.
[?]Здесь не в губы меня - в уста
тёмной ноченькой целовали.
Ах, как долго качалась высь
и казалась судьба - беспечной.
Здесь мне в вечной любви клялись,
и она оказалась - вечной.
На несчастие нам двоим
этот поезд всё мчится, мчится.
И завёрнута в едкий дым
жизни белая плащаница.
Памяти Феди
Как хорошо, что ты был на земле -
ел землянику, купался в Урале[?]
Вместе черёмухой губы марали
мама и мальчик!
И вот на столе -
в тёмной прозекторской[?]
Боже, о Боже,
Матери Божьей смирение дай -
стоя у гроба, с бесслёзною дрожью
жизни слепой собирать урожай.
Вот и рожай, плодоносная дева,
в тесто, в опару упрячь и чужай-
ся всякого-якого "права" и "лева",