Литературная Газета 6424 ( № 30 2013)
Шрифт:
Литпремия
Определён список претендентов на премию Союзного государства в области литературы и искусства за 2013–2014 годы. По сложившейся традиции чествование лауреатов происходит во время торжественного открытия «Славянского базара» в Витебске. В литературной номинации на награду претендуют сборники поэзии «Багряная медь», «Откровение», «Глазами деревьев» (Николай Третьяков); переводы на русский язык книг стихов А.С. Ставера «Созвучие», романа в стихах Н.С. Гилевича «Родные дети», произведений В.С. Короткевича (переводчик Владислав Артёмов).
Литмаршрут
В
Литутрата
В Новосибирске на 81-м году жизни скоропостижно скончался известный писатель Пётр Павлович Дедов. Выражаем соболезнования родным и близким покойного.
И я так жил
Фото: Фёдор Евгеньев
Хороший поэт - такая же редкость, как хороший оперный голос. Подделать невозможно. Услышал – и всё понятно. Хороших поэтов много не бывает, они всегда наперечёт, словно вершины-пятитысячники. За тем, что выходит из-под их пера, читатель всегда следит со сладким замиранием сердца. Но мы живём в эпоху мнимостей, и о многих из тех, кого сегодня именуют поэтами, без роздыху увенчивая премиями, нельзя даже сказать, что они просто пишут в рифму, – не научились. Крикливая столичная тусовка почему-то выступает всюду от имени поэтической России, не имея к ней отношения по сути. Однако настоящие поэты есть. С одним из них – Дмитрием Кантовым – мне недавно довелось познакомиться в Суздале. Говорить о его стихах не стану, вы сейчас их прочитаете и всё поймёте. Но у меня возникло обидное ощущение того, что мы по-настоящему не знаем большой современной русской поэзии, которая творится на просторах нашего широко разбежавшегося Отечества. И тогда родилась идея новой рубрики – "ЛГ-открытие". Открыть поэта – не значит извлечь его из тени непонимания или отыскать посреди нынешнего захламлённого литературного пространства, хотя и это иной раз необходимо сделать. Открыть поэта – значит понять и объяснить читателям его место на золотой лестнице родной словесности. Именно так Вадим Кожинов открыл когда-то Николая Рубцова. И мы открываем новую рубрику стихами замечательного владимирского поэта Дмитрия Кантова.
Юрий ПОЛЯКОВ
Дмитрий КАНТОВ
* * *
Откушав, с постоялого двора
Выходит барин. А ямщик с утра
Ждёт... Здесь оно, начало русской прозы...
Ни чарки мужику, ни пирожка!
И:
Наш барин в рёв!.. Потешны эти слёзы
Радищева. Смешон и Карамзин,
Рыдающий над Лизой через слово.
А вот библейский эпизод один:
Когда Иосиф, с братьями сурово
Поговорив (почти что фараон!),
Их оставляет и выходит вон,
И плачет, – перечтёшь, и тронет снова.
Хоть сам рассказчик деловит и строг,
Как будто Чехов дал ему урок:
Про факты, потрясающие душу,
Пиши как можно сдержанней и суше.
* * *
Стоя, ехали к другу с тобою в село
Мы, мешая мешкам и корзинам.
Всю дорогу ворчал я: автобус трясло
И в салоне воняло бензином,
И мозолил глаза мне стандартный пейзаж:
Колоколенки, баньки, домишки, –
Словом, всё, чем художник владимирский наш
Накормил земляков до отрыжки.
И при виде чахоточных наших осин
И берёзок, больных дистрофией,
«Верно пишет, – сказал я, – маркиз де Кюстин:
Всякий, близко знакомый с Россией,
Жить согласен в любой, но не в этой стране...»
А потом шли вдоль поля пешком – и:
«Мы, конечно, устали, – сказала ты мне, –
Кочевать по друзьям и знакомым.
Больше года!.. Но было ли, вспомни, хоть раз,
Чтоб остались мы на ночь без крова?
Или спать уложили голодными нас?
Или грубое молвили слово?..»
И меня тихим ветром овеяло вдруг,
Шелестящий в нём был, утешительный звук...
«Кстати, вспомнить тебе не мешает,
Что ещё, – улыбнулась ты, – пишет Кюстин:
Голос Божий слышней средь российских равнин,
Здесь ничто его не заглушает...»
* * *
«Езда за культурой сегодня реликт, –
Как правильно папа сказал Бенедикт
(Шестнадцатый вроде по счёту). –
Туристам развлечься охота».
Особенно нашим. Всё кажется нам,
Что мы, как в тюрьме отсидели.
Кто травки махнёт покурить в Амстердам,
Кто в Гамбург – облазить бордели.
Привет, гедонист наш с тугим кошельком!
Прощай, коммунист с автоматом!
Прекрасно, что в двадцать мы первом живём
Столетии, а не в двадцатом,
И в центре Парижа студентке простой,
Узнав, что она из России,
Клошары кричат: «Достоевский! Толстой!»
Интеллектуалы какие!
* * *
И я так жил, и, думаю, любой,
Кто рос в панельной типовой хрущёвке.
На улице мальчишеский разбой
Чинили Кольки разные да Вовки.
Идёшь за хлебом – тут они как тут.
«Эй, отстегни, пацан, копеек двадцать!»
И отстегнёшь, не то очки побьют,
И мама будет, как всегда, ругаться.
Отцы стучали вечно в домино
И под столом бутылку разливали,
А сдачу нам давали: на кино.
А матери, не помню, чтоб давали.
До нас ли им? То швабра, то плита.
«Ты что в меня вцепился, как калека?
Ступай во двор! И мяч там, и лапта!..»
Нет, у меня была библиотека.
В соседнем доме. Скромный филиал.
Там на руки одних Барто давали
Да Михалковых. Но читальный зал!
И Милн, и Киплинг были в этом зале.
Со стеллажа я стаскивал тайком