Литературная Газета 6431 ( № 38 2013)
Шрифт:
Подобных смелых выводов, неожиданных поворотов мысли немало. Как и ярких сопоставлений известных или малоизвестных фактов, цифр, свидетельств очевидцев, включая уникальные. Особенно это касается, конечно, мира науки и медицины (в т.ч. «Дела врачей»). Уход от штампов, чёткость мыслей и выводов отличает его оценки таких персон как Троцкий, Дзержинский, Берия или Хрущёв. Да и оценка протяжённости Октября вряд ли встречается у других авторов в таком ракурсе: «Если говорить о том периоде, когда можно или нужно было бы считать Октябрьскую революцию в Советском Союзе закончившейся, надо называть эпоху Брежнева».
А.И. Воробьёв.
К годовщине Великого
Октября.
– М.: Ньюдиамед, 2013. –
240 с. – 200 экз.
Интересны места в книге, посвящённые Ленину. Автор
Ленин – Сталин. Автор пишет: «Сталин не унаследовал «власть Ленина», так как у Ленина личной власти не было. Сталин захватил власть в стране, где формировалась невиданная в мире демократия, в момент выхода её из тяжелейшей пятилетней Гражданской войны… Его (Сталина. – В.С. ) внутренний мир никому не был ведом».
Большая часть книги затрагивает события и личности «времён минувших», но есть главы, посвящённые сегодняшнему дню, его главным болевым точкам.
«…Самое страшное, что угрожает сегодня пока ещё огромной России, – пишет автор, – межнациональная рознь. И опять-таки именно в этом вопросе – важнейшем для судьбы нашей страны, большевики и конкретно Ленин не просто сказали правильные слова, а поступили правильно, объявив настоящую войну всяким проявлениям национального гнёта, шовинизма». «Из кризиса, в который мы вляпались по собственной вине, надо выходить вместе с республиками Союза, с их народами, а не врозь».
Наследию Октября, которое многие пытались и пытаются принизить, посвящены ёмкие и прочувствованные строки, как и вопросу о том, есть ли выход из надвигающейся катастрофы не только России, но и человеческой цивилизации, подстёгиваемой развращающей алчностью, переносом принципов жестокого рынка во все сферы бытия, вплоть до брачных отношений. «Ещё раз: плохи не капиталисты, а капитализм», – считает Воробьёв.
Понятие «большевизм» в моём, да и, думаю, не только в моём сознании претерпевало изменения. В 60–70-е годы прошлого века с ним было связано то, что можно определять как «ставь общественное выше личного», «прежде думай о Родине, а потом о себе», «будь патриотом», «будь честным, порядочным, помогай другим», «человек человеку друг», «не стремись к обогащению» и т.п. Люди, которых называли «старыми большевиками», казались реальными носителями подобных принципов. Потом это всё больше входило в столкновение с самой меняющейся реальностью, когда вдруг начинаешь осознавать, что слова, произносимые с трибун и в передовицах «Правды» – одно, а жизнь – другое. В практике работы партийных органов, власти в целом обнаруживалось много фальши, подмены понятий, вранья, лицемерия. Но уж, скорее всего, не Ленин, которого партийная верхушка и её идеологические фокусники просто сделали индульгенцией, был виноват в этом.
Наконец, пала тень на сам «большевизм»: это-де выдумка мечтателей, грезивших о мировой революции и готовых ради неё на любые жертвы. И совсем не друг человек человеку, а конкурент, и совсем не надо думать о Родине, а только о себе, и уж надо быть просто идиотом, чтобы не обогащаться. На основе этих принципов растут новые поколения молодёжи. Об этом, как и о путях выхода из подобного холодного течения жизни, анти-Гольфстрима, также заставляет задуматься эта книга.
Впрочем, задумываешься о том, о чём не упоминает автор, но что, как говорится, витает в воздухе. Вспоминаются другие свидетельства, например, английского философа и математика Бертрана Рассела, встречавшегося с Лениным в мае 1920 года. До приезда в Россию считая себя коммунистом, вернувшись в Англию, Рассел заявил, что вынужден отвергнуть методы большевиков по двум причинам: «Во-первых, потому, что цена, которую должно заплатить человечество за достижения коммунизма, более чем ужасна. Во-вторых, я не убеждён, что даже такой ценой можно достичь результата, к которому стремятся большевики». Ленин на Рассела произвёл впечатление «крайне самоуверенного, несгибаемого ортодокса». Британца поразило, что марксизм в революционной России перестал быть предметом свободного исследования. А исповедующие такой марксизм совершают «интеллектуальное самоубийство». Не итогом ли этого стало последующее
Конечно, мыслитель такого уровня не может не думать о том, что принесли последние 20 лет в вопросах воспитания молодого поколения, среди которого немало одарённых, свободно и современно рассуждающих, готовых служить России, переживающих за неё юношей и девушек. Но большинство, похоже, совсем другие. «У такой молодёжи «капитализация» мышления оказалась возможна, – отмечает Воробьёв. – У неё не вызывает рвотных движений лозунг «Бери от жизни всё!». Так зачем им «Повести Белкина», Иван Сергеевич Тургенев, Анна Андреевна Ахматова?..»
Будет несправедливо, если мои заметки побудят читателя думать, что написана полемичная книга в смысле оценки и сопоставления различных теорий, политических, философских течений – спор «о высоком». Не только. У автора немало практических соображений, которые можно было бы использовать, если бы наверху интересовались мнением подобных людей всерьёз.
Воробьёв, кстати, никогда не состоявший в КПСС, не скрывает пафоса размышлений о минувшем и будущем – он за возврат в прошлое, но не на 150 лет назад. А к социализму, каким он должен быть и какой строят во многих странах мира (скажем, в Норвегии, Швеции, Китае, Вьетнаме, Гватемале, Бразилии и др.). Он набрасывает основные параметры «своего» социализма, свободного от догм и диктатуры. Конечные его соображения грустны: «Мир двигается к лучшей жизни по всем показателям. Наша страна примитивно разрушается… А ведь никаких внешних помех нашему развитию нет. Вывод может быть только один: страна идёт по неправильной дороге».
Но всё же он не отвергает возможности того, что наши власти, столкнувшись с нашим единодушным отторжением тупикового движения, будут вынуждены «формировать вместе со своим народом социально ориентированное, демократическое новое руководство страной».
Теги: Великий Октябрь , Ленин , Сталин
Ранний звук
Фото: РИА "Новости"
90-летие близкого знакомого - страшное мерило для собственного возраста. А я помню и 47-летнего Александра Петровича, казавшегося мне, очень молодому, стариком. "Жёлто-серого, полуседого и всезнающего, как змея". Сейчас же мне почти на 20 лет больше, чем ему было тогда. Но, конечно, он прожил совсем иную жизнь, имел огромный, в том числе исторический опыт, и ещё потому был несравненно старше юных зверёнышей-несмышлёнышей, нахраписто или неуверенно вступавших в литературный ад. Однако, единожды повстречавшись, мы стали общаться постоянно. 20 лет, до самого его отъезда на постоянное жительство в страну антиподов, он был постоянным моим собеседником, второе 20-летие – лишь телефонным, но тоже довольно частым. Конечно, когда он был здесь, все нуждались в его уме, в его совете. Но для меня и до самого конца он оставался главным жизненным советчиком, единственным вызывавшим полное доверие судьёй моих сочинений– суровым, но чётким и всегда доброжелательным.
Это тем более примечательно, что я, вопреки мнению критиков, ориентирующихся на то, кто с кем выпивал и от кого получал напутствия и предисловия, не являюсь, строго говоря, его учеником в поэзии. Ну конечно, он оказал на меня бесценное воздействие, но его целью в обращении со мною (как, впрочем, и с каждым из многочисленных стихотворцев разных генераций, попадавших в его орбиту) было не принуждение к подражанию ему, а помощь в самораскрытии. Но как стихотворец в основе я сложился ещё до знакомства с ним и даже до знакомства с его стихами – на чтении в среднеазиатской глуши других и куда более давних поэтов. Он всё это понимал, но между тем к ужасу моему предлагал разрушить до основания достигнутое и попытаться построить нечто новое из собственных обломков. Со временем выяснилось, что тут и был единственный возможный выход из первого тупика. Парадоксальным образом его восхищали некоторые авторы, чья поэтика не изменилась на протяжении жизни. Как, например, первоклассный, но, увы, призабытый ныне поэт Сергей Марков. И всё же меня он звал к переменам в поэтике (стало быть, и в душе!). Требовал отказа от всего излишнего, от роскошной избыточности, от выспренности, добивался простоты (классической, а не примитивной, разумеется) и удобопонятности, ясности («Остальное – не для людей!»). Но, пожалуй что, важнее его стиховых уроков, отвергнутых, но учтённых или принятых с благодарностью, было огромное духовное, душевное, нравственное, гуманизирующее влияние, делающее тебя хоть несколько умнее, хоть чуть совестливее. Вот в этом смысле он был моим наставником и наряду лишь со старым Тарковским – главным воспитателем.