Литературная Газета 6446 ( № 3 2014)
Шрифт:
просят меня, предлагая
задёшево… Но остаюся опять
с тобою, Москва дорогая.
Без роз и без Брянска. Зато посреди
тех, кто за них радеет, –
таджиков, киргизов… И той, прости…
Господи, что владеет
киргизами, розами, Брянском и…
В общем, неинтересно.
Но от метро до бомжовой скамьи
буду держать это место –
лоха, очкарика с бородой,
нюхающего исправно
розы, взбодрённые мёртвой
из туалетного крана.
Come back
Друзья мои! Прекрасен был Союз!
Ну, этот наш – советских соцреспублик.
Там иногда выбрасывали бублик,
и дырка хороша была на вкус.
Нам не по-детски с братством повезло.
Глушили рыбу, Би-би-си и водку.
Курили «Приму». Даже примы. В[?]т как
сталь закалялась всем смертям назло.
И вроде как никто не погибал –
ни в авиа-, ни в автокатастрофах.
Ну, разве – космонавт, который в стропах
запутался, пока рапортовал…
* * *
А. Ходыкину
До сих пор играю в футбол
с живыми друзьями.
Темп высокий для нас тяжёл,
но опять забиваем гол
и – пропускаем сами.
Ведь играем мы с другом друг –
свои против наших.
Попадая в столь узкий круг,
размыкающийся вдруг,
не ищи проигравших.
* * *
Ставши стариком, сидеть на пляже
лучше, чем в высоком кресле – даже
мягком и удобном: на тебе
псевдокапитанская фуражка,
выцветшие шорты и тельняшка,
взгляд – в дали, окурок – на губе.
И хотя стагнируют суставы,
и мозги ворочаться устали
с боку на бок – ночи напролёт,
но сейчас на солнышке у моря
восседаешь и не знаешь горя,
если память сердце не кольнёт.
Сам себе ты капитан и штурман
и судёнышко в потоке бурном
времени, пускай его и нет –
у тебя-то уж, по крайней мере.
Но воздастся каждому по вере –
верил в море и небесный свет.
И они не подведут, уверен,
вспенят волны завтрашний рассвет.
Ответ на письмо старого друга
Захотел бессмертия? Валяй!
Запиши, как беккерский рояль
гладил и насиловал до дрожи.
Как сбегал из дома, запиши
на носитель – более души
прочный и на страшное похожий.
Что когда сказал и не сказал.
Как за далью ездил на вокзал.
В шахматы играл всегда ничейно.
Был рационален, но при том
и
схоронил спокойно и печально.
Всё на этот жёсткий съёмный диск
запиши, а после удивись,
что души там нет – не записалась.
Вроде малость,
два-три чувства – малость,
но тебя там нет – хоть удавись.
* * *
Не зови меня в виртуальное ваше пространство –
я и так окажусь там сразу же после смерти.
Только вот что прекрасно, ужасно,
прекрасно, странно:
не отловят её все всемирные ваши сети.
Даже Брат По Разуму, много мне возражавший,
даже Тёлка-70 – дива из Литсовета,
не поймёте вы ничего – лишь на тексты ваши
от ОХ[?], ХО-ХО – не будет опять ответа.
А молчание будет значить то ли согласье,
то ли полное, наглое вами пренебреженье –
уж решайте сами. Только, пожалуйста, лазьте
в эту сеть свою! Ибо жизнь – это есть движенье.
И почти неважно, твоё оно
или вдруг да от других – к тебе.
Вот бессмертье – в руке синица…
В общем, как в поколенье случайно нашёл я друга,
и с потомком-юзером тоже смогу зафрендиться.
Жили-были
1.
Наступят вот-вот холода,
друг к другу тогда не прижаться.
В тебя я люблю погружаться –
запомни меня, вода!
Запомни: вот был такой –
впрямь Добчинский, но втройне я
нагружен смертной тоской,
что мог быть красивей, стройнее,
сильнее, выносливей и...
Ну, как-то не очень вышел.
Но вздорные волны твои
любил и вздымался выше
и волн, и двух-трёх пловцов,
ветров не боящихся тоже.
Запомни вот: был таков!
И даже бывал моложе.
2.
Отпускник
Зачем снимает он на камеру
пейзаж, который мог увидеть
лишь без неё? А в Белокаменную
вернётся – посмотреть не выйдет.
Сначала всё не будет времени,
а вскоре воздуха и силы,
но и – навязчивого бремени
доказывать, что жили-были.
3.
Кто жил, оставляет след –
в цементе ли, на воде,
в эфире, которого нет,
на облачке – да везде!
А след означает одно,
что землю и ты топтал.
Играл ли в кино, в домино –
потомкам послал сигнал,
что всё-таки жил и был,
каков уж ни есть – таков,