Литературное произведение: Теория художественной целостности
Шрифт:
У Достоевского же в последней глубине открывается не охватывающая всех единая и единственная «правда» и «личность», а именно нераздельность и неслиянность Я и Ты, Я и Другого, Я и всех, общее всем внутреннее противоречие, столь же межличностное, сколь и внутриличностное. Его выражение – «переходность», неискоренимое стремление к высшей гармонии, чреватость ею и невозможность её окончательного обретения, её полного осуществления. В этой последней глубине открывается всеобщая трагедия человеческого бытия и человеческого сознания, о которой Достоевский, может быть, особенно выразительно сказал в одной из дневниковых записей по поводу смерти его жены, Марии Дмитриевны Исаевой: «Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей? Возлюбить человека, как самого себя по заповеди Христовой, – невозможно. Закон личности на Земле связывает. Я препятствует… Один Христос мог, но Христос был вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться
Творчество Достоевского оказывается в философских суждениях Левина-са необходимым компонентом того контекста, в котором не просто утверждается, что Бог не может быть мертв, но формируется идея отсутствия (как внутренне необходимого минус-присутствия) Бога. Бог есть как отсутствующий, как абсолютно Другой по отношению ко всему, как след: "Быть по образу Божию – это не значит быть иконой Бога, а пребывать в его следе. Бог… сохраняет всю бесконечность своего отсутствия. Являет он себя только через след… Идти к нему – это не значит идти по этому следу, который не есть знак. Это значит идти к Другим" 5 .
Отсутствие как мощное минус-присутствие порождает метафизическое «желание невидимого», устремленность к Иному «в высшем смысле этого слова»: «Метафизически желаемое Иное не есть такое же „иное“, как хлеб, который я ем, как страна, в которой я живу… Желания, которые могут быть удовлетворены, похожи на метафизическое желание только в моменты разочарования от их удовлетворения… Метафизическое желание имеет другую направленность – оно жаждет того, что находится по ту сторону всего… Оно подобно добродетели. Желание его не наполняет, а углубляет» 6 . Очень характерно, что такое метафизическое желание Иного Левинас разъясняет, опять-таки обращаясь к Достоевскому: «У Достоевского, – пишет он, – в „Преступлении и наказании“ есть эпизод, когда Соня Мармеладова вглядывается в отчаявшееся лицо Раскольни-кова, как говорит Достоевский, с „ненасытимым состраданием“. Он не сказал неисчерпаемое сострадание. Идущее от Сони к Раскольникову сострадание – словно голод, а присутствие Раскольникова питает и взращивает его до бесконечности, за пределы всякого возможного насыщения» 7 .
Левинас здесь имеет в виду следующий фрагмент из романа Достоевского: «Видно было, что в ней ужасно много затронули, что ей ужасно хотелось что-то выразить, сказать, заступиться. Какое-то ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах ёё лица». Действительно, «ненасытимый» отличается и от «неисчерпаемый», и от «ненасытный» – это сострадание, которое невозможно ни исчерпать, ни насытить. Оно, как говорит Левинас, не наполняется, а углубляется.
Я думаю, можно настаивать и на том, что именно опыт Достоевского является одним из основных источников характеристики творческого процесса романиста в работе Э. Левинаса «Реальность и её тень»: «Некоторые принимают интроспекцию за фундаментальный приём романиста… Мы же, напротив, считаем, что взгляд извне – полностью извне. – и есть истинный взгляд романиста. Даже романист-психолог видит свою внутреннюю жизнь извне. Вся сила современного романа, его магия, держится, быть может, на этом способе видеть внутреннее извне, что совсем не совпадает с принципами бихевиоризма» 8 .
Достоевский, по словам М. М. Бахтина, «смотря внутрь себя., смотрит в глаза другому и глазами другого» 9 . И творчество Достоевского оказывается у Левинаса одной из опор противостояния эгологии, где «растворяется инако-вость Другого». В противовес «неотразимому империализму Тождественного и Я» Э. Левинас утверждает: «Этическое сопротивление – это присутствие бесконечного. Нужно, чтобы Другой был ближе к Богу, чем Я. Разумеется, эго не изобретение философа, но изначальная данность нравственного сознания, которое можно определить как сознание привилегии Другого по отношению ко мне» 10 . Именно в духе такой этической асимметрии Э. Левинас расставляет акценты в несколько раз приводимом им со ссылкой на Достоевского нравственном императиве: «Все люди ответственны одни за других, а я – больше всех других» 11 .
Известно, что Э. Левинас радикально
Первичен, по Э . Левинасу, не этический выбор, а до всякого выбора существующее этическое отношение, предшествующее свободе принятия или непринятия первоначально существующей, «превышающей выбор» ответственности за Другого: «Быть под господством Блага – это не означает избрать Благо из нейтральной позиции, имея перед собой ценностную двухполюсность… Здесь невозможность выбора есть последствие не насилия – рока или детерминации, – а не подлежащего пересмотру избранничества Благом, которое для избранного всегда уже свершено… Избранничество – значит возведение в сан незаменимого. Отсюда и пассивность пассивнее любой пассивности: сыновняя покорность, предварительная, предлогическая, покорность единой смыслонаправленности, и неверно было бы понимать ее исходя из диалога» 12 . С точки зрения Э. Левинаса, диалог должен быть понят из метафизически первичной этической ситуации, в которой ответственность предшествует ответу. Им может оказаться либо принятие ответственности, либо отказ от нее, но именно здесь и проясняются границы человечности и свободы, а также опасности, им грозящие.
«Пропасть, разделяющая людей, гораздо глубже любой реальной пропасти» 13 , – хорошо знает Э. Левинас. Эту пропасть нельзя уничтожить или нейтрализовать. Но нельзя уничтожить и то человеческое, что восстает из собственных руин в качестве странности непостижимого. Утверждение о прорывах человеческого сквозь «варварство бытия» – это не утопия, а, наоборот, антиутопическая надежда, которую утверждает человек, переживший Освенцим: «…пронзительный опыт человечества учит нас в XX веке, что голод и страх способны сломить любое человеческое сопротивление и любую свободу. В этом человеческом убожестве, в этом могуществе, которое вещи и негодяи имеют над человеком, в этом скотстве – во всем этом не приходится сомневаться. Но быть человеком – это знать, что все это именно так. Свобода состоит в знании, что свобода находится в опасности. Но знать или отдавать себе отчет в этом значит иметь время, чтобы избежать и предотвратить мгновение бесчеловечности. Постоянно откладывать час предательства – в этом та почти неразличимая разница между человеком и не человеком, которая предполагает незаинтересованность доброты, желание абсолютно Иного или благородство, которое есть размерность метафизики» 14 . Непостижимая способность человека обращать варварство в смысл основывается на диалогическом бытии в общении с будущим без себя, в общении лицом к лицу с абсолютно Другим, в общении, позволяющем предпочесть речь войне. Философско-филологичес-кое осмысление литературного творчества Достоевского было одним из основных источников формирования этих идей Э. Левинаса.
Примечания
1. Толстой Л. Н. О литературе. М., 1955. С. 254.
2. См. Гайм Р. Вильгельм фон Гумбольдт. М., 1898. С. 411.
3. Толстой Л. Н. О литературе… С. 594—595.
4. Литературное наследство. Т. 83. Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетради 1860—1881 гг. М., 1971. С. 173—175.
5. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб., 1998. С. 190.
6. Левинас Э. Тотальность и бесконечное: эссе о внешности // Вопросы философии. 1999. № 2. С. 54—55.
7. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека… С. 166.
8. Левинас Э. Реальность и её тень // Литературоведческий сборник. Донецк, 2004. Вып. 17—18. С. 202—203.
9. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 312.
10. Левинас Э. Избранное: Тотальность и бесконечное. М.; СПб., 2000. С. 299.
11. Там же. С. 359.
12. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. С. 210)—211.
13. Левинас Э. Философское определение идеи культуры // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990. С. 97.
14. Левинас Э. Тотальность и бесконечное: эссе о внешности. С. 55—56.
"Тень реальности " или " духовный поступок ": произведение искусства в свете философской критики Э. Левинаса