Литературные вечера. 7-11 классы
Шрифт:
Шестой ведущий :
«Масленица в развале. Такое солнце, что разогрело лужи. Сараи блестят сосульками. Идут парни с веселыми связками шаров, гудят шарманки. Фабричные, внавалку, катаются на извозчиках с гармоней. Мальчишки „в блина играют“: руки назад, блин в зубы, пытаются друг у друга зубами вырвать, весело бьются лицами.
Широкая печь пылает. Две стряпухи не поспевают печь блины на сковородках величиной с тарелку. „Черные“ блины пекутся из гречневой муки. Румяные кладутся в стопки. Пар идет от блинов винтами. Я смотрю от двери, как складывают их вчетверо и макают в горячее масло, налитое в миски. Пар валит
Седьмой ведущий :
«В субботу, после блинов, едем кататься с гор. Зоологический сад, где устроены наши горы, – они из дерева и залиты льдом, – завален глубоким снегом, дорожки в сугробах. Видно пустые клетки с сухими деревцами, ни зверей, ни птиц не видно. Да теперь и не до зверей. Высоченные горы на прудах. Над свежими тесовыми беседками на горах пестро играют флаги. Катятся с рычаньем высокие „дилижаны“ с гор, мчатся по ледяным дорожкам, между валами снега с воткнутыми в них елками. Черно на горах народом. Масленица погожая. Сегодня немножко закрепило и после блинов – катается хорошо».
Пятый ведущий :
«И как только не рухнут горы! Верхушки битком набиты. Скрипят опоры. Но стройка крепкая: владимирцы строили на совесть.
Сергей скатывает нас на „дилижане“. Дух захватывает, и падает сердце на раскате. Мелькают елки, стеклянные разноцветные шары, повешенные на проволоках, белые ленты снега. Катальщик тормозит коньками, режет-скрежет льдом. Василь Василич уже разгорелся, пахнет от него пробками и мятой. Отец идет считать выручку, а Василь Василич говорит: „Поручи надежному покатать!“ Василь Василич хватает меня под мышку, как узелок, и шепчет: „Надежней меня тут нету“. Берет низкие саночки – „американки“, обитые зеленым бархатом с бахромой, и приглашает меня скатиться».
Шестой ведущий :
«Я приваливаюсь к нему под бороду, в страхе гляжу вперед… Далеко внизу ледяная дорожка в елках, гора, с черным пятном народа, и вьются флаги. Василь Василич крякает, трогает меня за нос варежкой. Он толкает ногой, санки клюют с моста, и мы летим, ахаемся в корыто спуска и выносимся лихо напрямую. Летит снеговая пыль, падает на нас елка, саночки вверх полозьями, я в сугробе. Василь Василич мотает валенками снегу под елкой. К нам подбегают катальщики, а мы смеемся».
ВЕЛИКИЙ ПОСТ.
Второй ведущий :
«Прошла, отгуляла веселая масленица, начинается Великий пост.
Шмелев :
– Я просыпаюсь от резкого света в комнате: голый какой-то свет, холодный, скучный. Да, сегодня Великий Пост. Сегодня у нас чистый понедельник, и все у нас в доме чистят. Я смотрю на растерзанные бумажные цветочки, на золоченый пряник „масленицы“ – игрушки, принесенные вчера из бань: нет ни медведиков, ни горок – пропала радость. И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уже „душа начнется“, – Горкин вчера рассказывал, – „душу готовить надо“. Говеть, поститься, к Светлому дню готовиться.
Горкин :
– Вставай, милок, не нежься. Где у тебя тут масленица-жирнуха… мы ее выгоним. Пришел Пост – отгрызу у волка хвост. На постный рынок с тобой пойдем. Васильевские певчие петь будут „душе моя, душе моя“ – заслушаешься.
Шмелев :
– А почему папаша сердиты на Василь Василича так?
Горкин :
– А грехи. Тяжело тоже переламываться,
Первый ведущий :
«Радостное до слез бьется в душе моей и светит от этих слов. И видится мне вереницею дней поста Святое Воскресенье, в светах. Радостная молитвочка! Она ласковым светом светит в грустные дни Поста. Мне начинает казаться, что теперь прежняя жизнь кончается и надо готовиться к той жизни, которая будет… где? Где-то на небесах. Надо очистить душу от всех грехов, и потому все кругом – другое. И что-то особенное вокруг нас, невидимое и страшное».
Второй ведущий :
«В доме открыты форточки, и слышен плачущий и зовущий благовест – по-мни… по-мни… Этот жалостный колокол по грешной душе. Называется – постный благовест. Все домашние очень строги, и в затрапезных платьях с заплатками, и мне велели надеть курточку с продранными локтями. Ковры убрали, можно теперь ловко кататься по паркетам, но только страшно. Великий пост! Раскатишься – сломаешь ногу. От масленицы нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки с бурыми пятнышками-щербинками – великопостные».
Третий ведущий :
«В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом – такая прелесть! Я хватаю щепотками – так хрустит! И даю себе слово не оскоромиться во весь пост. Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, „кресты“ из Крестопоклонной… мороженая клюква с сахаром, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар – лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить квасом. А постные пирожки с груздями, а гречневые блины по субботам… А кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то „коливо“! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а… великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетриной! А калья, необыкновенная калья с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками… а моченые яблоки по воскресеньям, а теплая сладкая-сладкая „рязаня“… а грешники с конопляным маслом, с хрустящей корочкой внутри, с теплой пустотой внутри! Неужели и там, куда все уходят из этой жизни, будет все такое постное и почему все такие скучные? Ведь все – другое, и много, так много радостного».
Четвертый ведущий :
Главному герою романа Ване непонятно, почему взрослые такие скучные, ведь вокруг так много радостного. Он находит радость в самых в самых обычных вещах, в окружающих его предметах и людях. Он просто любуется Божьим миром.
Шестой ведущий :
«А мир полон движения, весеннего оживления. На Москве-реке начинается ледоход. Рекою пахнет, живою водой. А во дворе шум особенный: набивают лед в погреб. Горы его повсюду, до самых крыш сараев. В тени он синий и снеговой, свинцовый. А на солнце – зеленый, яркий. К обеду – ни глыбы, ни люда, лишь сыпучие вороха осколков, скользкие хрусталики на снегу».