Литературные встречи

Каманин Федор Георгиевич

— Что же за думка такая? — заинтересовался я.

— Есть один литературный кружок,— начала она.— Называется «Современник»...

Кружков разных было тогда немало. Этот, по ее словам, соби­рался нечасто, на квартире одного из членов. Ничем не похож был на «крестьянских», на «Кузницу», а скорее на «Никитинские суббот­ники», но куда скромней, в меньшем размере. Их, «современников» этих, всего и было десятка с полтора.

— И вот,— продолжала Любовь Федоровна,— есть там один че­ловек, дядя Федя, с которым вам обязательно надо познакомиться. Вы так необходимы друг другу, подходите

один другому. Это, конеч­но, мне так кажется, но думаю, я не ошибаюсь.

— Это кто же такой?

— А вот потом и увидите, пусть пока будет тайна. Я переговорю там со своими, они не станут возражать, а как приведу вас, вы и са­ми увидите, с кем я хотела вас познакомить. Думается, знакомство это перейдет в дружбу и будет это вам обоим только на пользу.

С ума сойти! Что за человек? Пойти-то я пойду, но почему она с такой уверенностью говорит о какой-то будущей дружбе?

— А он пожилой? — любопытствую я.

— Да нет же, ваших лет и тоже начинающий.

— Ну что ж, раз вы считаете нужным, знакомьте.

— И познакомлю!

Любовь Федоровна поговорила со своими кружковцами, и в один из дней, кажется, это было в воскресенье, вечером мы с нею и пошли. Да, перед тем как идти из дому, она посоветовала мне захватить что-нибудь свое написанное, но еще не напечатанное.

— Там сегодня должен читать другой человек, но знаете, как бывает иной раз... Заболел и не пришел или пришел, да рукопись не принес, не решается еще читать. Вот и надо в запасе другого автора иметь, возьмите что-нибудь, вас это не утянет.

И я взял два рассказа, только что написайных,— «Жука» и «Ви­ноград».

В каком-то переулке мы входим во двор, звоним на первом этаже, нам открывает дверь хозяйка, женщина того же возраста, что и Лю­бовь Федоровна, они целуются при встрече.

Не помню точно, где находился этот дом, но на всю жизнь запом­нил маленькую уютную гостиную, хозяина, хозяйку, гостей. Собра­лось человек десять или несколько больше, все они были, видать, давно знакомы друг с другом. Фамилия хозяина была Вешнев, он, как мне потом говорила Любовь Федоровна, тоже имел какое-то отноше­ние к литературе. Типичный интеллигент, внешне немного похожий на Чехова. Хозяйка ему под стать, скромная, тихая. Ну и гости, мне показалось, такие же.

— Это дядя Федя, мой коллега по приемнику, начинающий писатель,— отрекомендовала меня Любовь Федоровна.— А это,— говорит она уже мне, представляя кружковцев,— Лев Гумилевский... Александр Яковлев... Петр Замойский, тот самый, о котором я вам говорила... Новиков-Прибой... Ютанов... Насимович...

Я смотрю во все глаза на Замойского: «Так вот он каков!» Роста невысокого, потертый пиджачишко, лицо острое, все в веснушках, и умные, маленькие, со смешинкой глаза. Он тоже внимательно посмот­рел на меня. «Что же такое представляет из себя этот конопатый, что я обязательно должен с ним подружиться и это будет на пользу мне?» — думаю я, наблюдая за ним потихоньку.

Смотрю с любопытством и на других, некоторые, как, напрцмер, Яковлев, Новиков-Прибой, Гумилевский, были уже известные писа­тели. Узнал я и Ивана Федоровича Насимовича, которого видел однажды в Госиздате. Он ведал там отделом детской литературы, а помощником ему

был Иван Евдокимов. Я принес им сказку для детей, и Евдокимов разнес ее в пух и прах, да еще сказал, что время сказок миновало, их никто не должен писать и никто не будет чи­тать. Ну, тут я, хоть и был зелен, сцепился с ним, сказал, что сказку никому не убить, потому что она сказка, а вот сказка вполне может укокошить таких, как он, Евдокимов. Иван же Федорович, слу­шая нас, только улыбался. Он и сейчас улыбается, глядя на меня. Возможно, и узнал,— узнал же я его.

Как и предполагала Любовь Федоровна, тот, кто должен был чи­тать, на вечер не пришел. А без читки нового что же это за литера­турный вечер?

— Тогда,— говорит она,— может быть, попросим дядю Федю, чтобы он нам прочитал свое для первого знакомства?

Люди вежливые, говорят, что, мол, конечно, очень приятно по­знакомиться с новым автором, и я начинаю читать... Нет, я не оро­бел, мне уже приходилось выступать у «крестьянских» и в «Кузни­це», даже в клубе одном выходил на сцену вместе с «кузнецами». А тут народ приветливый, чего ради я смущаться должен?

Читаю для начала рассказ «Жук». Речь в нем о беспризорнике, как он отправился к самому Сталину, а часовые в Кремль не пусти­ли, и вот он решил дождаться, пока тот пойдет с работы домой, на улице мороз, он топчется в подворотне напротив Кутафьей башни и думает про себя:«Ничего, жрать захочет — выйдет!»

Кончил читать, гул одобрения.

— Я бы этот рассказ сразу напечатал,— говорит Насимович,— если бы редактором журнала был.

И только Замойский один молчит, улыбается.

Меня просят прочесть другой рассказ, берусь за «Виноград», то­же принимают хорошо, но не так, как «Жука». Зато Замойский ожи­вился, смотрит на меня радостно, ему, видать, понравилось. Тут по­дают нам закуску, да такую, что я растерялся. Каждому принесли по хорошей порции студня, потом чай с лимоном и пирожными. И вот за чаем началось обсуждение моих рассказов. «Да, это не то что в «Кузнице»,— думаю я.— Вот только на чьи же средства такое уго­щение?»

После, будучи один раз на «Никитинском субботнике», я увидел нечто подобное, но ведь там и издательство свое было. А вот кто расходовался у Вешнева на угощение, не знаю. Но суть не в этом, это не главное. Хотя мне понравилось такое обсуждение за стака­ном чая. Как-то уютней получается.

«Жук» мой всем понравился, даже Новиков-Прибой буркнул что-то одобрительное, хотя был тогда сердит на меня, о чем еще рас­скажу. Второй рассказ не произвел такого впечатления. И только Замойский выступил всем наперекор.

— А вот мне,— говорит он,— «Виноград» больше пришелся по душе. «Жук» написан хлестко, ничего не скажешь, но это не каманинский рассказ. А второй — его. Я читал рассказы Каманина в ру­кописях, вот те в таком же духе.

— Где вы их читали? — изумился я.

— В Госиздате, в отделе массовой литературы. «Блоху» читал, «Могильный камень», мне их давали на рецензию.

Убиться можно! Меня привели знакомить с человеком, а он, вы­ходит, уже знает меня, читал мои рассказы. Ну и дела! Потом, пом­ню, Гумилевский сел со мной на диванчике рядом и стал расспраши­вать, кто я, откуда, как начал писать.