Ливонский поход Ивана Грозного. 1570-1582
Шрифт:
На следующий день король с Замойским осмотрел местность, где произошла схватка, и приказал устроить новое заграждение на реке. Оно было необходимо ввиду того, что на островах Псковского озера укрывалось несколько тысяч Москвитян, которые могли доставлять продовольствие осажденным[789].
После штурма в лагере Батория наступило время затишья: крепости нельзя было обстреливать за недостатком пороха[790]. Осаждающие занялись устройством подкопов в трех местах, производя два подкопа без особенных предосторожностей от врага, чтобы отвлечь его внимание от третьего подкопа, о существовании которого и в Баториевом лагере немногие знали. Узнав от перебежчика из неприятельской армии[791], где устраиваются
Осаждающие должны были ограничиться одною простою осадою, стеречь, чтобы не проходили подкрепления в город, и отражать вылазки из него. Так как можно было предвидеть, что осада будет тянуться долго, король и именитейшие люди построили себе дома для защиты от холода[795]. Положение Баториевой армии становилось затруднительно: прошел какой-нибудь месяц от начала осады, а королевские войска начали уже испытывать недостаток в сене, овсе, вообще в продовольствии, так что приходилось за всем этим посылать далеко, на расстояние десяти миль от лагеря[796]. Солдаты начинали поговаривать, что они служить будут только до срока, обозначенного уговором. Вина за неудачи сваливалась на Замойского; строгость его вызывала неудовольствие и ненависть. Говорили, что он не умеет командовать. «Надо было довольствоваться одним пером, — заявляли недовольные, — а гетманское достоинство оставить в покое».
А тут к довершению беды Замойский как раз заболел в это время, не выходил почти совсем из шатра в продолжение двух недель, вследствие чего не мог отдавать никаких распоряжений[797]. Дисциплина в войске начала ослабевать: ротмистры позволяли себе устраивать собрания, на которых поговаривали, что следует мимо гетмана обращаться прямо к самому королю. Выздоровевший гетман вовремя положил конец этому нарушению воинской дисциплины[798].
Осажденные не воспользовались затруднительным положением врага, чтобы нанести ему чувствительный удар. Они действовали нерешительно, боязливо, ограничиваясь стрельбою по неприятельскому лагерю или непродолжительными вылазками, которые особенного вреда осаждающим не причиняли[799], между тем как можно было поставить врага в весьма тяжелое положение, сделав нападение с двух сторон, из города и с островов Псковского озера, где находились целые деревни[800].
В это время Иоанн послал Пскову новое подкрепление под предводительством Никиты Хвостова, с приказанием проникнуть в город во что бы то ни стало. Отряд, состоявший из 700 стрельцов, направлялся из Новгорода[801].
Осаждающие узнали об этом заблаговременно из писем Хвостова, перехваченных при пересылке во Псков[802]. Тогда Замойский поставил с той стороны города, откуда мог явиться Хвостов, сильную стражу из литовских волонтеров, которые сами изъявили желание занять здесь сторожевые посты[803]. Московский воевода намеревался проникнуть в Псков со стороны озера Пельба. Поэтому он некоторое время держался на одном из островов, находившихся на этом озере, затем двинулся на лодках вперед и 2-го октября высадил свое войско на берег. Литовская стража заметила эту высадку и стала бдительно следить за врагом. Заметив это, Хвостов поспешил укрыться в соседний лес, чем обманул до некоторой степени врагов. Бдительность их ослабела, вследствие чего передовой московский отряд, числом до 100 человек, под начальством Даниила Исленьева[804], мог пробраться в суровую темную ночь в город. Между тем сам Хвостов сильно отстал от своего авангарда, потому что, как человек тучный, мог подвигаться пешком слишком медленно. Выйдя на рассвете
Такую же попытку проникнуть в город со стороны озера сделал ночью 6-го октября и московский воевода Федор Мясоедов. Когда воины его, высадившись на берег, начали было уже подкрадываться к городским стенам, раздался сигнальный звук трубы на одном из караульных постов, литовская стража вместе с польскою, находившеюся под начальством Белявского, бросилась на Москвитян, многих убила и 150 человек взяла в плен; остальные, человек около 500, вместе с Мясоедовым спаслись бегством[806].
Между тем положение осаждающей армии становилось все хуже и хуже. Весь сентябрь стояла прекрасная погода, но с 1-го октября начались морозы, от которых сильно страдали солдаты, не имевшие теплой одежды. Не хватало также и дров, из-за которых между солдатами происходили иногда положительные драки. Мало того, в лагере стали происходить грабежи и воровство; особенно бесчинствовали Венгерцы[807]. Дисциплина в войске могла исчезнуть окончательно. Надо было положить конец этому злу. С этою целью Замойский призвал к себе ротмистров (9-го октября) и указал им на ряд нарушений воинской дисциплины. Офицеры устраивают сходки без его ведома и выражают неудовольствие на его власть, заявляя, что они со своими жалобами будут обращаться прямо к королю. Но он гетман, а потому он должен обо всем знать, все обсудить и доложить об этом, если сочтет нужным, королю. Пусть каждый заявит о своих нуждах сейчас или на следующий день, а он выслушает их и удовлетворит, если это возможно.
Ротмистры просили отложить рассмотрение их жалоб до следующего дня. Они жаловались на то, что у солдат нет тулупов и сапог, вследствие чего солдаты коченеют от холода и не в состоянии владеть оружием. Лошади изнурены от голода; кроме того, хватают их на фуражировках Москвитяне, крадут Венгерцы и Литовцы. Старые солдаты домогались исполнения королем обещания относительно раздачи им открывшихся вакансий на различные должности в награду за шестилетнюю службу. Жалобщики указывали еще и на то, что караулы содержатся беспорядочно, что не бывает их в некоторых местах по 4–5 дней[808].
Замойский дал обещание некоторые жалобы офицеров удовлетворить, о других же жалобах сделать доклад королю. «Прежде всего необходима нам, — сказал гетман в заключение, — стойкость при добывании этого города». Король не желает доводить воинов до безысходного положения; чего нельзя будет сделать, он оставит, ибо понимает, что желать потерять войско и голодом уморить может только глупец. Когда необходимо будет, король не преминет обратиться за советом не только к сенаторам, но и к офицерам, чтобы решить вопрос, как вести дело дальше. Теперь он того мнения, что к армии надо присоединить войско Троцкого каштеляна, который пододвигается уже к Порхову; он-то и поможет исполнять караульную службу. Что касается уплаты жалованья, Замойский обещал доложить об этом королю и помочь в этом деле каждому. «Двери моей квартиры, — окончил свою речь гетман, — всегда для каждого открыты, хотя бы он и ночью ко мне постучался». Слова Замойского подействовали на офицеров: они приободрились и выразили готовность дать свой совет относительно того, как дальше вести осаду[809].
Тогда Баторий устроил несколько совещаний с сенаторами и с ротмистрами, но из этих совещаний ничего не выходило. Мнения высказывались самые разнообразные. Одни советовали сделать новый пролом в стене и попробовать счастья при помощи нового штурма. Другие вооружались против этого мнения, на том основании, что неудача повлечет за собою еще большие потери и покроет армию позором. Иные, особенно Литовцы, настаивали на том, что необходимо отступить, ибо солдаты не перенесут морозов и недостатка в продовольствии[810].