Ливонский поход Ивана Грозного. 1570-1582
Шрифт:
Сторожевой отряд, стоявший на берегу реки Великой, бросился, со своим начальником Лаврентием Скарбком, через нее, лишь только заметил, что враги стараются окружить караульный отряд, находившийся на противоположном берегу реки, под командою Оринского (числом в 30 всадников); на помощь этому отряду поспешил также Иван Кретковский с эскадроном Станислава Пржиемского, а затем и другие отряды, соответственно распоряжениям, сделанным заблаговременно Замойским. Последнее обстоятельство испортило совершенно план Шуйского. Скарбок и Кретковский окружили неприятельскую пехоту с тылу, а в это время другие польские и венгерские отряды напали на врага спереди и обратили его в бегство. Убито было во время сражения до 300 человек, много ранено и с лишком 30 взято в плен[868].
Потери Замойского были незначительны: несколько человек убитых и раненых[869].
Зная, что после сражения Псковитяне готовы будут
Псковитяне вздумали было воспользоваться этим моментом, чтоб умертвить представителей Замойского. С этой целью произведен был в них залп из пищалей и орудий, но пуля попала только в Завишу, однако не ранила его.
Посланные Поляки ускакали, конечно, назад в свой лагерь и таким образом коварство Псковитян постигла неудача[872]. Однако это вероломство раздражало сильно противника[873]. За коварство Поляки решили отплатить коварством. Один офицер артиллерист, Иван Остромецкий, предложил Замойскому послать в Псков в виде подарка Шуйскому своего рода адскую машину[874]. Остромецкий заявлял, что при помощи этой машины можно будет жестоко отомстить врагам за их вероломство. Замойский отдал предложение Остромецкого на обсуждение ротмистров, которые убеждали гетмана не препятствовать Остромецкому приводить его замысел в исполнение. Удачное осуществление замысла уменьшит число перебежчиков в неприятельский лагерь и отобьет у врагов охоту к новым козням, что особенно будет полезно в нынешних весьма затруднительных обстоятельствах. На войне позволительны всякие способы борьбы с врагом, тем более что враг нарушает сам данное слово. Замойский отпустил Остромецкого, не выражая ясно своего мнения, не запрещая и не разрешая ему осуществлять свой замысел[875].
Тогда Остромецкий сблизился с одним московским пленником, уверив его в том, что он некто Иоанн Миллер[876], находившийся когда-то на службе вместе с Фаренсбахом у московского государя. Он помнит хорошо милости к себе последнего и хочет теперь опять перейти к нему на службу, совершив дело, которое освободит Псков от осады. Для этого необходимо отнести этот ящик Шуйскому и открыть его в присутствии: князя. Пленник поверил словам Остромецкого и исполнил все так, как последний ему приказал. Ящик был вскрыт псковскими военачальниками, причем, конечно, произошел взрыв, от которого погибло несколько человек.
Распространился слух, что убит и Шуйский, но на следующий день в лагере Замойского появилось письмо князя, обвинявшее гетмана в том, что он желал предательски умертвить его. Замойский вызвал за это Шуйского на поединок, назначив место для него между своим лагерем и крепостью, и приказал в виду города пронести на копье свою гетманскую шапку с перьями. Увидев ее с башни у реки Великой, Псковитяне быстро скрылись в городе[877].
Так продержался Замойский до окончания войны шесть ужасных недель: от сильных морозов, недостатка в одежде и продовольствия развились в лагере болезни, от которых чуть ли не большая часть армии страдала[878], а польский гетман все сидел под Псковом… Если доблестная защита кн. Шуйским и его воинами Пскова умерила требовательность Батория и ускорила заключение мира, то с другой стороны столь же удивительная стойкость польского гетмана и его войска способствовала тому, что главная цель войны была достигнута Баторием: Ливония отнята у Иоанна.
VII. ЗАПОЛЬСКИЙ ЯМ
Переговоры в Запольском яме велись при посредничестве Рима, вследствие чего борьба из-за Ливонии в царствование Стефана Батория приобрела еще более важное историческое значение: она сделалась одним из весьма интересных эпизодов в истории стремлений папства к господству над миром. Желая играть, подобно средневековым папам, роль руководителей христианства, папы XVI века пытались устроить обширный крестовый поход против Турок, чтоб изгнать их из Европы и таким образом доставить кресту торжество над полумесяцем. К антитурецкой лиге Рим надеялся привлечь также и московских государей, причем он старался вместе с тем склонить их к унии с католической церковью. Григорий XIII, занимавший папский престол в рассматриваемую нами эпоху, продолжал политику своих предшественников.
Положение Иоанна в 1580 году было весьма затруднительно. Польский король занимал все больше и больше московских земель, Шведы стали снова утверждаться в Эстонии, Дания готова была присоединиться к врагам московского государя, в казанской и астраханской областях могло вспыхнуть всякую минуту восстание[881]. При таких обстоятельствах Иоанну пришла мысль обратиться за помощью против Речи Посполитой к императору и папе; царь предлагал им союз против Турок под тем условием, что они постараются склонить к миру польского короля и убедить его в необходимости борьбы общими силами с бусурманами, непримиримыми врагами христианства[882].
В конце 1580 года отправлен был с этой целью в Прагу (где жил император Рудольф II) и Рим гонец Леонтий Истома Шевригин. Миссия его увенчалась успехом только у папы. Хотя Иоанн в письме к папе ни словом не затрагивал вопроса о церковной унии, однако Григорий XIII счел прибытие московского гонца в Рим за обстоятельство весьма подходящее для того, чтобы поднять именно этот вопрос, питая, очевидно, надежду на возможность осуществления унии, и решил выслать с этой целью в Москву особенного уполномоченного[883]. Выбор папы пал на иезуита Антония Поссевина, оказавшего уже католической церкви некоторые услуги в Швеции, куда он ездил с той целью, чтобы возвратить короля и целую страну на лоно католицизма[884]. Такая же задача была дана и теперь Поссевину. В секретной инструкции, которую он получил, чисто политические вопросы поставлены были на втором плане. Правда, ему поручалось склонять Стефана Батория к миру, так как от прекращения войны между христианскими государями зависел успех образования лиги против Турок, но вместе с тем предполагалось, что война может окончиться еще до прибытия Поссевина на место назначения, а потому как главная цель миссии указывалось заключение церковной унии. Поссевин должен был убедить Иоанна Грозного в истинности учения католической церкви и в неизбежности религиозного объединения всех народов на земле под главенством папы[885].
Папский уполномоченный выехал из Рима вместе с московским гонцом, но затем они расстались. Шевригин направился в Москву через Любек, желая таким образом избежать переезда через области Речи Посполитой, где его, по случаю войны, могли легко задержать, Поссевин же поехал в Польшу, чтобы исполнить поручения, данные ему папой к Стефану Баторию[886].
Польский король с неудовольствием следил за переговорами Иоанна с папой, так как он полагал, что царь желает восстановить против него главу католической церкви, чтоб повредить интересам государства, которым он управлял[887]. Эта подозрительность короля ставила римскую курию в затруднительное положение. Баторий легко мог отвергнуть ее посредничество, и тогда, конечно, все замыслы Рима обратились бы в ничто. Ввиду этого приходилось вести переговоры с королем о пропуске Поссевина в Москву через польские земли. Рим начал двойную дипломатическую игру. Царю папа обещал склонять Батория к миру[888], а короля поощрял к дальнейшим военным действиям и завоеваниям[889]. Игра увенчалась успехом: Баторий согласился пропустить Поссевина через свое государство, хотя вскоре затем раскаялся в том, что дал на это свое согласие, полагая, что в миссии Поссевина кроется против него злой замысел его врагов[890].
Вследствие этого положение папского легата в Польше становилось весьма затруднительным, но иезуиту удалось легко успокоить подозрительность Батория, горячо преданного интересам католической церкви; мало того, увлечь короля изображением той роли, которую суждено ему сыграть в мировой истории. Завоевав Ливонию, Баторий утвердит в ней католичество, а заключив мир с Иоанном, он совершит еще более великое дело, ибо подготовит почву для сближения восточной церкви с западной и таким образом будет содействовать торжеству католической церкви на земле. Баторию выпадает роль Карла Великого. Когда начнутся переговоры о мире, папа будет сочувствовать, конечно, католическому королю Польши более, чем иноверному государю, пользующемуся к тому же весьма дурной славой во всей Европе; если Баторий примет при этом посредничество папы и будет обращать внимание на его указания, он тем самым увеличит обаяние апостольского престола[891].