Ливонский поход Ивана Грозного. 1570-1582
Шрифт:
Перед Поляками он хвалил Иоанна, заявляя, что в нем нет совсем той жестокости, о которой толкуют люди, и удивлялся тому порядку, который господствует у него в войске, ставя таким образом в упрек Баториевым воинам неурядицы, происходившие в их лагере[908]. Баторию он указывал на его неудачи, убеждая его покориться воле Господней и поспешить заключить почетный мир, пока это еще возможно[909]. В письмах к Иоанну папский легат рисовал положение царя самыми мрачными красками. На театре войны храмы разрушены или обращены в конюшни, святые образа преданы пламени или поруганию; всюду валяются человеческие трупы, господствует грабеж и насилие; опустошенные поля заглохли и покрываются уже лесом[910]. Вместе с тем он вопреки истине изображал силы Батория в превосходном состоянии, стараясь таким образом запугать Иоанна. Царь едва ли верил иезуиту, потому что от своих гонцов он получал об этих силах совершенно иные известия[911].
Подобного рода тактика лишила Поссевина совершенно
Не верили Поссевину и Русские. Послы Иоанна обвиняли его в пристрастии. «А стоит, государь, Антоней, — так писали они царю, — с королевы стороны, говорит с литовскими послы на съезды в одни речи»[913].
Все это сообщило роли Поссевина особенный характер. Он явился не третейским судьею, на решение которого отдают предмет спора и приговору которого охотно подчиняются, а лишь примирителем тех столкновений, которые возникали в течение переговоров.
Последние открылись 13-го декабря, но Поссевин встретился с московскими послами раньше и начал сейчас же говорить с ними об условиях мира.
Заявление Поссевина о том, что Баторий требует всей Ливонии, вызвало со стороны послов замечание о чрезмерности этих требований. Они утверждали, что Ливония с сотворения мира принадлежала московским государям и что уступка всей страны невозможна. Баторий должен удовольствоваться только частью ее, ибо ему не добиться того, чего он требует. В Пскове запасов на пятнадцать лет, и ему не взять этой крепости. Войско у короля наемное, служит из-за денег, а казна его истощается. Пусть поэтому берет то, что ему предлагалось, потому что потом может не получить и той доли Ливонии, которая ему теперь уступается. Поссевин старался разубедить Русских в том, что их утверждения основательны, но безуспешно. Вследствие этого у него зародилось сомнение относительно возможности примирения сторон, если Баторий будет настаивать на уступке всей Ливонии. Так как король заявлял, что это — условие, которое поставил ему сейм, давая ему средства на ведение войны, то Поссевин попробовал предложить Баторию отдать этот вопрос на разрешение сейма[914]. Это предложение возмутило Замойского: ему показалось, что Поссевин собирается отстаивать интересы московского царя, лишь бы только склонить его к унии с католической церковью. «Хотят укротить волка, а стригут между тем овцу», — заметил по этому поводу польский канцлер. Он увещевал своих послов не отступать ни на йоту от данной им инструкции и требовать безусловно всей Ливонии. Иоанн, по его мнению, принужден будет уступить се, потому что находится в критическом положении: Шведы взяли уже Нарву, добывают Вейсенштейн, теснят осадой Пернов, Псков при малейшей выдержке со стороны Поляков и Литовцев скоро перейдет в их руки. Вследствие всего этого теперь самый удобный момент добиваться приобретения того, из-за чего была начата война[915].
В таком настроении приступали враждующие стороны к переговорам о мире: та и другая сторона рассчитывала на стесненные обстоятельства противоположной и надеялась при помощи их добиться своего. Исход, следовательно, переговоров зависел от выдержки противников, от того, кто кого в этом отношения пересилит. Поэтому можно было предвидеть, что переговоры будут тянуться долго. Действительно, все так и случилось.
Местность, куда съехались послы для совещаний, была до такой степени опустошена огнем и мечом, что нельзя было найти даже кола, чтобы привязать лошадей[916].
Послы собирались на заседания в жалкой хижине самого примитивного устройства: дым из печи выходил через двери и окна, и сажа падала на платье находившихся в ней. Съестных припасов негде было достать и приходилось довольствоваться теми, которые были привезены. Московские послы запаслись всем в изобилии, но посольство Батория страдало от недостатка в пище. К тому же Русские и поселились не в Яме Запольском, а поудобнее, вблизи его, в Киверовой Горе.
Столкновение между сторонами произошло уже на первом заседании по поводу посольских полномочий. Московские послы имели обыкновенную верительную грамоту, свидетельствовавшую только о том, что они посланы на съезд для заключения мира и что имеют право говорить и вершить дела от имени царя[917].
Эта неопределенность полномочий вызвала опасение у Баториевых послов, что они будут вести переговоры бесцельно: когда дело дойдет до решительного момента, московские послы сошлются на недостаточность своих полномочий, обратятся за новой инструкцией к своему государю, тот поставит новые условия, вследствие чего придется прекратить переговоры; одним словом, произойдет то, что случилось при переговорах в Вильне[918].
Вследствие этого Баториевы послы, сославшись на свою верительную грамоту, дававшую им определенные и решительные полномочия[919], потребовали, чтобы и московские послы представили им подобную же грамоту. Полагая, что они скрывают ее, Поссевин припомнил им содержание письма, в котором Иоанн объявлял ему, что отправляет послов с совершенными полномочиями. Но князь Елецкий с товарищами утверждал, что они подобной грамоты не имеют, и представили такую, какую издревле московские государи давали обыкновенно своим послам. Спор обострился
Тогда совещания возобновились после обычного в таких случаях протеста со стороны Баториевых послов против нарушения порядка, установленного при переговорах; кроме того, не было обмена и верительных грамот, и московские послы допустили tacito consensu присутствие в заседаниях Варшевицкого.
Поссевин предоставил право первого голоса Баториевым послам, как представителям стороны победившей, предлагая им представить условия, на которых они могут заключать мир. Тогда князь Збаражский заявил, что уступка всей Ливонии sine qua non ведения даже переговоров, что в противоположном случае они, королевские послы, отказываются от дальнейших совещаний. Русские, конечно, горячо против этого требования протестовали. Следуя инструкции, данной царем, они остановились на первой ступени уступок противнику: к уступке той части Ливонии, о которой Иоанн сообщил Баторию через Поссевина, когда папский легат был в Старице, они прибавили теперь только один город — Говью[922]. По этому поводу произошли сильные прения. Та и другая сторона понимала, что противник имеет полномочие сделать большие уступки, и старалась выведать, в чем они именно состоят; Баториевы послы направляли все усилия к тому, чтобы узнать, могут ли Русские, по своей инструкция, уступить всю Ливонию или нет. Чтобы вызвать их на откровенность, они, по совету Поссевина, первые начали делать уступки. Итак, они заявили сначала, что король соглашается вывести свои войска из московских областей, потом стали уменьшать сумму за издержки на ведение войны и, наконец, уступили четыре крепости: Остров, Красногород, Келий и Воронеч[923]. Маневр увенчался до некоторой степени успехом.
Московские послы дали понять, что имеют право сделать еще большие уступки в Ливонии, впрочем, под тем условием, если король согласится возвратить их государю Великие Луки, Неволь, Заволочье, Велиж, Холм и все псковские пригороды. Это заявление вызвало негодование среди Баториевых послов. Они стали говорить, что приехали не торговаться Ливонской землею, а заключить в три дня договор, и грозили опять отъездом[924], но опять уехали только к себе домой, обещав Поссевину прибыть на следующий день.
Между тем Поссевин остался один с московскими послами и старался выведать окончательные условия, на которых Иоанн может согласиться заключить мир. Совещание было весьма продолжительно.
Русские являлись к легату и на следующий день утром и наконец после долгих колебаний признались, что их государь в крайнем случае готов уступить и Ливонию, если только ему будут возвращены Великие Луки и другие крепости, взятые Баторием в прошлом году. Признавшись в этом, они тотчас же спохватились и, сожалея очевидно об этом, стали просить Поссевина повести переговоры так, чтобы за их государем осталось несколько (4, 6) крепостей в Ливонии для оправдания титула Ливонского владетеля; они утверждали, что только при этих условиях мир может состояться.
Чтобы довести поскорее дело до конца, Поссевин начал хлопотать об уступке Иоанну хотя бы только незначительной доли Ливонии. Так как Баториевы послы, согласно своей инструкции, уступки этой сделать не могли, папский посол обратился за согласием по этому пункту к Замойскому[925].
В то время как Поссевин ждал ответа от польского канцлера, совещания между Баториевыми и московскими послами шли своим чередом. При этом возник сильный спор по поводу Швеции. Уже во втором заседании Баториевы послы предъявили требование, чтобы в мирный договор был включен также шведский король. Между последним и польским королем существовали тогда, вследствие успехов шведского оружия в Ливонии, весьма натянутые отношения[926], но Баторий, по совету Поссевина, стал выдавать себя за союзника шведского короля, чтобы казаться в глазах московского царя еще более опасным противником. Кроме того, Баторий интересовался примирением Швеции с Москвой еще и потому, что желал хоть на короткое время задержать успешные действия Шведов в Ливонии[927]. У Поссевина был другой расчет: он полагал, что московский государь выберет его посредником при ведении переговоров о мире со Швецией; он, Поссевин, устроит этот новый мир, вследствие чего авторитет Рима еще более усилится[928]. Однако в своем расчете папский легат ошибся. Иоанн не желал вовсе мириться с шведским королем: напротив того, он собирался вести с ним особенно энергично войну, помирившись с Баторием. Поэтому царь и запретил строго своим послам, как об этом мы говорили выше, включать в условия мирного договора Швецию. Послы поступили согласно своей инструкции. Они решительно отвергнули это требование Баториевых послов, приводя совершенно основательные тому доказательства: они посланы договариваться о мире с польским королем, а если шведскому королю желательно мириться с их государем, то он должен послать к нему своих послов[929].