Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
— Савватей — батя! — крикнул Женя.
При общем молчании Савва заговорил. Его голос утратил полнозвучность и слышался глухо, незнакомо.
— Василий Игнатьевич, за что же это… Николай — на вас?
— Не придумаю, — сказал Василий. — Не было у нас плохого. Расставались хорошо…
Савватей тяжело заговорил:
— Кто тебя знает… А может быть, и горело без его руки?.. Пойми-ка, это я все лето ходил за братом?!. С одною думой — убить. Своего батю!.. Спасибо, что этот Ваня благословил меня по голове, а то в дыму или ночью мог ведь и я убить
— Вы черните Ваню, чтобы обелить брата. Никогда я этого не ожидала от вас!
— А как ты велишь, Лидия Максимовна-свет? Батю осудить ради чужой честности? А мне Ваня за брата не будет.
— Я вспомнила, что вы сказали Жене на Полной тогда: «Свой не свой, а на дороге не стой». А где ваша дорога? Куда вы идете, Савватей Иванович? Вы еще не выбрали дороги. Вы же ходите по чужим дорогам, за другими людьми. Вот вы шли за Зыряновым и защищали его дорогу; но повстречали брата — и готовы пойти за братом, совсем в другую сторону.
Савва слушал. Выражение истового, почти детского интереса было на его лице.
— А у Николая Ивановича была дорога в жизни, — говорила Лидия. — И уж если он на своей дороге преследовал Зырянова, а брат помешал, он и брата чуть не убил. Вы даже этого не можете.
— Не могу, — Савва виновато опустил голову.
— Не можете потому, что не знаете, добро это или зло.
— Какое уж добро!
— А это смотря на какой дороге. На свете нет ни добра, ни зла, ни права, ни лева. Все это есть — на дороге у человека.
— Как это? — Савва поднял голову.
— А так: пошли по одной дороге — право от вас и лево от вас. Пошли по другой — опять право и лево от вас, но навыворот перевернулось, а на земле ведь нету… Николай Иванович выбрал одну дорогу — с ее правой и левой стороной, с ее добром и ее злом.
Савва задумался. Женя сказал:
— Василий Игнатьевич, Савва хитрый. Он прячется за мертвого. Называет батей Николая Ивановича. Савва и есть батя. Сеня говорил, на всем свете только батя один имеет такой голос. Разве у Николая Ивановича такой был голос?
— А и может быть правда! — сказал Савва.
И все взглянули на него.
— Ну вот! — воскликнул Женя.
— Да, да, прочтите письмо Сени, — сказал Василий, — он что-то пишет о божьем человеке, это интересно.
Лидия вынула письмо и поискала, откуда начать.
— «Коротко: они хотели оставить меня в Русском Устье. Это безвыходное болото. Я потребовал доставить меня в Русское жило… «Заячья наглость!» — зарычал пилот…»
— Бросьте эту чепуху! — закричал Зырянов.
Лидия моментально перевернула листок и громко прочла:
— «Спешу написать главное: это его голос! Я узнал его в Черендее! Батя втерся к вам, но он ваш враг. Он выдумал теорию. Николай Иванович тоже безоговорочно поверил в батину теорию…»
Лидия опустила письмо. Василий с новым подозрением смотрел на Савву.
— Кто же из вас батя? — спросил Василий. — Выходит, что ты? Читайте дальше, Лидия Максимовна.
— Что ты! Я самый младшенький, — простодушно сказал Савва, но теперь уже
— «…поверил в батину теорию происхождения нефти…»
— Что? — закричал и засмеялся Василий. — Плеханы занимаются генезисом нефти?.. Ну, это не Савва и не Николай Иванович! Но кто же этот батя?.. Интересно, какая же у него теория происхождения нефти?
— Дайте же читать! «Николай Иванович безоговорочно поверил в батину теорию происхождения нефти от горения сырых грешных душ в аду… — Лидия удержала смех и дочитала: — которые выпускают при этом вонючую смолу. Понятно, кто запачкается в этой смоле, попадает в ад. Но я внушил сомнения…»
— Интересно он придумал! — сказал Василий с удовольствием.
Савва рассмеялся:
— Пошла моя душа на смолу! Я ел русский хлеб, тракторами паханный и сеянный. На пароходе плавал!.. Везде эта самая нефть.
— И ты веришь в эту чепуху? — спросил Василий.
— А ты не веришь в геенну?
— Конечно, нет.
Савва пробормотал:
— И смотри ты: от одного дерева — икона да лопата! Батя святой и я — грешник…
— Ну, слушайте же! «Между прочим, батя дал понять Николаю Ивановичу, что Зырянов добывает нефть с ужасной целью устроить небольшое и некультурное отделение геенны огненной в Русском жиле и по указу чертовых государей Михаила Федоровича и Филарета Никитича сварить живыми в адской смоле всех русских жильцов за незаконный проезд их предков Северным морским путем до Индигирки. Меня тоже сожгут, по мнению Николая Ивановича. Батя сказал: кто помешает поискам нефти, тот второй раз спасет Русское жило и войдет в царство небесное живой, что очень интересно, по мнению Николая Ивановича. Поэтому остерегайтесь его, а особенно бати. Между прочим, я выяснил, что батей у них называется вовсе не отец, а старший брат и зовут его Сергеем. Со сказочным приветом. Ваш Семен Тарутин, русский жилец…» А у Сергея Ивановича, у вашего старшего бати, голос тоже такой сильный?
Савва махнул рукой с изумлением:
— Я против него — комар.
Все рассмеялись.
— Теперь вы знаете, ради чего Николай Иванович преследовал нас и чуть не убил вас. Он вовсе не был бандитом, а был даже очень достойным, преданным человеком. Его погубила отсталость, он ничего не мог понять в наших делах и нас мучил, мешал. Нам пришлось защищаться против нашего же человека… С вашей помощью и с помощью Вани…
— Эх, Николай! — воскликнул Савва. — Жил — не человек, умер — не покойник!
Ваня пристально смотрел на Савву и, по-видимому, хотел что-то сказать. Женя с живостью придвинулся к нему, но Ваня уже раздумал говорить. Молчание казалось ему всегда содержательнее самой экономной речи. А если уж не молчать, так лучше петь, чем говорить. Повод и материал был самый подходящий для смешной и героической песни. К сожалению, трое из семи возможных слушателей определенно были бы против.
— Правильно ли я рассудила, Алексей Никифорович? — спросила Лидия, желая услышать похвалу, очень довольная своим судопроизводством.