Лоцман кембрийского моря
Шрифт:
Василий тщательно проверил на всех приладку снаряжения, надел свой рюкзак и поднялся на круглый, гладкий мост. Именно на таких гладких, круглых бревнах он делал первые шаги в жизни — сначала ползком, потом поднявшись на дыбки — двадцать пять лет назад. С первого года жизни и до пятнадцати лет Василий летом не сходил с плотов и привык ходить по мокрым, скользким бревнам обыкновенно, как по земле, — не думая о дороге.
И здесь он пройдет, не думая о том, что по обе стороны от ноги нет соседних сплоченных бревен. Обыкновенно.
Разве это объяснишь мальчишкам?..
Можно сначала пройти, вернуться, потом ползти… Напоказ? Дескать, я-то храбрый, а вам не доверяю? Не годится. Черт с ними.
— Пока я не перейду — не трогаться!
Он сел, аккуратно привязался к лиственнице и пополз, отбрасывая петлю по стволу вперед.
— Вперед, к цели! — крикнул Василий.
— К ведерку пшена! — провозгласил Сеня конкретный лозунг.
— Неужели у тебя не хватает воображения на большее? — с досадой сказал Василий, не оглянувшись.
— Это не у меня — у Черемных, — сказал Сеня, но смутился.
Дерево сильно прогнулось у вершины, под другим берегом. Василий подтягивался и съезжал обратно. У него задрожали руки от напряжения.
— Василий Игнатьич, бросайте книги! — закричал Сеня.
Рюкзак набит был книгами. Василий молчал. Он отдыхал. Собрав все силы, он вцепился в вершинные ветви и выскочил на берег.
— Черемных! — закричал Зырянов.
— «Прокатайтеся, все наши часы и минуты», — сказал Тихон Егорович.
Бригадир туго закрепил мешок за спиной, ведро и топор за поясом и перекрестился перед страшной дорогой. Под тяжелым стариком лиственница пружинила. Но он храбро задрал бороду и безостановочно прополз и взял подъем легче Зырянова, а потом поспешно прикреплялся к прочной земле на четвереньках, с крестьянской основательностью.
Сеня скомандовал Жене:
— Приготовиться в три счета!
Женя весело подошел к обрыву, попробовал босой подошвой гладкую кору на лиственнице и, балансируя киркой и лопатой в руках, немного разведя руки, кошачьим своим шагом перешел. У согнувшейся вершинной части ствола Женя выбросил на берег кирку и лопату и взобрался, хватаясь за ветви.
Он с торжеством оглянулся и увидел Ваню, как и ожидал, в трех шагах за собой.
Молчаливый Ваня немедленно улегся ничком, прямо среди ветвей, не потратившись на выбор более уютного места, и сапоги его любопытно торчали над пропастью, носками вниз.
Другие шагали через него. Ваня не протестовал.
Сергей с Андреем отправились тоже вдвоем, но сидя, гремя ведрами, и Сеня нетерпеливо пустился за ними. Зырянов еще раз осмотрел крону — она держала крепко.
Трое медленно подползли к середине. Это оказалось наиболее неуютное место на таком мосту. Дерево понемногу раскачивалось под равномерными строенными толчками. Василий крикнул:
— Не в ногу!
Пришлось замедлить движение. Стал чувствителен
Сеня опустил глаза и взглянул под ноги. Пропасть показалась необычайно глубокой. Деревья свалились в ущелье как попало. Меж стволов оставались большие просветы. Туда неприятно провалиться.. Веселее было бы видеть камнезубое дно, бело-оскаленное в нетерпеливой пене потока…
А Сергей вдруг захотел отдохнуть. Андрей закричал ему:
— Поезжай!
Сидеть недвижимо верхом над пропастью без стремян показалось Андрею еще труднее, чем скакать на круглом, покачивающемся бревне.
Черемных кинул веревку Сергею. Сергей поймал и вылез. Черемных кинул Андрею, потом и Сене, который хотел обойтись и не взял петлю; но Черемных кинул второй раз, и Сеня схватил веревку.
Все расселись по удобным травкам отдыхать, к Ване подошел Женя. Схватил его за длинные ручищи и оттащил. Ваня не сопротивлялся и не содействовал. Он никогда не спорил из-за пустяков.
Сеня иронически наблюдал эту сцену.
Глядя на этот мирный быт, Василий почувствовал возбуждение одержанной победы и всю остроту избегнутой опасности. Он со злорадством вызвал в памяти деревянно-преподавательский голос Осмина: «Я предостерег вас, товарищ Зырянов. Ищите там, где скорее найдете, и не потеряйте напрасно последний месяц и всю практику».
«Ваш девиз понравился мне, Глеб Алексеевич, — ответил Василий тогда, — я понимаю, что надо искать там, где вернее найдется…»
Осмин ничего не сказал, ему не понравилась поправка.
Лесной вихрастый горизонт, неизменно близкий и высокий, наконец облысел на перевале, стал круто понижаться и отдаляться. По-прежнему небо синело, но оно уже выцветало книзу, а еще ниже, под ногами, под горою, оно должно будет совпасть с морем: погода была хорошая, и не сразу удастся отделить море от неба и понять, что между ними происходит. Это уже известно из опыта. Не однажды путники восхищались палевым ослепляющим слиянием неба и моря, воды и воздуха… И теперь с недоверием и надеждой вглядывались в серебряное пространство над зеленой клонящейся землей. Вот-вот оторвется от Хамар-Дабана причесанный ураганом земной горизонт — и растворится в огромной, таинственной, манящей и дивящей бездне света, каждый раз непонятной. Байкал предстанет вдруг, неожиданно стоячий, высокий — от самой близкой земли до самого дальнего неба.
И он предстал, и показался небесным мостом, спущенным сверху, а может быть, и поднятым снизу, если поверить глазам. И люди смотрели на великую взметенную воду, грозную воду, и Байкал открывался все шире вправо и влево, раздвигая берега, обрезая землю под ногами, и очарованно смотрели люди на золотой, червонный остров, дальний тонущий остров за мостом, и смотрели на блещущий ковер, гостеприимную дорожку по мосту, стелющуюся под гору сюда, под самые ноги.
«Я предостерег вас, товарищ Зырянов».