Лоцман кембрийского моря

Пудалов Федор Моисеевич

— А вы от кого слышали, Тихон Егорович? — спросил Женя.

— И я слыхал от дедов.

— А вы думаете, так было дело? — спросил Сеня.

— Так передают старики, — сказал Тихон Егорович, недовольный вопросом.

Глава 6

НЕОБЫЧАЙНОЕ ИЗВЕСТИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ СЕНИ

Черемных осторожно приближался к урчащей невидимой воде. Блики от костра помечали словно бы человека в лодке. Человек, может быть, не двигался,

но блики беспокоились, мерцали, и нельзя было понять, что он делает.

— Что скажете? — громко спросил Черемных, чтобы дать знать своим о появлении чужого человека.

— Ничего не скажу, — отозвался человек хрипловатым и мощным голосом, исходившим, казалось, от самой воды.

«Сам батюшка Байкал рычит», — подумал Черемных и боязливо крикнул:

— Василий Игнатьевич, спрашивают вас!

К лодке подошел Сеня и важно сказал, подражая кому-то:

— Я вас слушаю, гражданин… Я — Тарутинов… Начальник выехал на дальние объекты. А вы кто будете?

Гражданин в лодке не отвечал, но слушал и рассматривал Тарутинова. Сеня разглядел строгий лик в окладистой бороде, позолоченной отсветами костра. Не дождавшись ответа, Сеня махнул рукой и повернулся уходить, но тогда мощный рокот с моря остановил его:

— Говоришь — Тарутин ты? А я — Меншик. Из каких будешь Тарутиных? Первых али Вторых?

Ударение в обоих именах Меншик сделал на первой гласной. Сеня не обратил на это внимания. Он сказал насмешливо:

— Разумеется, из первых!

Бородач поразмыслил и спросил:

— Отца твоего не Агафангелом звать?

— Агафангелом! — Изумленный Сеня заинтересовался: — Знакомы с ним были?..

Бородачу этот вопрос внушил недоверие почему-то. Он спросил озабоченно или недоуменно:

— Деда как звать?

— На этот вопрос не могу вам ответить: не был знаком с ним.

— Деда не знаешь? — сказал Меншик с удивлением. — Прадеда знаешь?

Сеня захохотал, и засмеялась вся бригада. Все уже собрались у лодки.

— Даже прапрадеда не знаю!

— Даже прапрадеда Ондрея не знаешь! — сурово осудил Меншик. — Сказки не слыхал?

— Сказки?.. Не интересовался. А при чем сказки и мой прапрадед?

— Плохой ты Тарутин, — заключил Меншик.

— Что ты все укоряешь! — вмешался Черемных. — Ты, что ли, прапрадеда его знал?

— Знал, а как же. И прадеда знаю, Агафангела. Почитаю мученика Аникея Тарутина.

— Простите за нескромный вопрос, папаша: с какого вы кладбища явились?

— Грубый и дерзкий ты человек, Семен! — строго сказал Черемных.

— Извиняюсь: из каких вы собачьих мест, гражданин?

— Мы-су называем Индигирской рекой. А Собачьей рекой обзывали казаки, недруги наши, в давнее время.

Сеня с преувеличенной серьезностью спросил:

— Будьте любезны, гражданин: вы слыхали о том, что мы царей скинули с России? Про Октябрьскую

революцию слыхали?

— Слово ваше слыхали, — сказал индигирец и замолчал. — Ты скажи ему, как величали твоего батюшку — отца.

— Агафангел Семенович.

— А ты, гражданин, действительно знаешь его прадеда? Живет, значит, второй век неизносимый старик?.. А я так думаю, протчем: обознался ты. Тарутиных много ведь. Но скажи, как ты его отчество угадал?..

— Этот Семен похож на деда Семена, — сказал Меншик. — Утешится прадед Агафангел, слава богу: дитя живое на Руси.

— Слышишь, Семен? — сказал Черемных, лукавя и ничуть не поверив. — Где же ты прадеда кинул?

— Не он покинул, — ответил Меншик за Сеню, — прадед Агафангел послал сына Семена в Мир, на Русь поглядеть. Семен, сын Агафангела, не вернулся в жило; на Руси родил сына, стало известно. Нарек Агафангелом, как водится у них в роду. Агафангел родил Семена, видишь — этого.

— Дед не вернулся в жило, говоришь? Стало быть, — обратился Черемных к Сене, — ты родом из жила?

Сеня пожал плечами:

— Первый раз слышу это допотопное слово.

— Жило? Так и называется? Большое село? — спросил Зырянов.

— Где это место? — спросил Ваня.

Индигирец не сразу ответил.

— Называется — Русское…

— Много жителей в Русском Устье. Я слыхал про него, — сказал Зырянов.

Индигирец легко и охотно заговорил:

— В Русском Устье шесть дымов: Тихона Киселева, Андрея Скопина, Ивана Чихачева, Николая Шелоховского, Григория Шкулева. А вниз плыть, будут в Горлышке два дыма Егора Чихачева. В Шаманове один дым Александра Чихачева. В Орешине один дым Димитрия Чихачева. В Лобазном один дым Митрофана Чихачева…

Индигирец медленно перечислял селения, состоящие из одного дома, редко из двух, а более шести «дымов» не указывал ни в одном, а в иных однодымных селениях не называл ни одного жителя: вымерли, не то выехали, он не знал.

— В одном селе, как же не знаете, — сказал Черемных.

— Все разные жила, — сказал индигирец, — от устья на пятьсот верст вверх по реке, а выше нету соседей русских.

— Понятно, — сказал Сеня. — Дальше пятисот верст, какие же это соседи. По вечерам ходите чай пить к соседям?

— Мы не ходим.

Индигирец замолчал, обдумывая сказанное им самим.

— Русскоустьинцам тяжело принимать гостей. У них — центра. Для собак и то никто не привозит. И поживут, невест свезенных посмотрят. Устьинцы всех корми. А их шесть дымов. Разорение.

— Известно, — сказал Черемных. — Раз приехали, значит, гости.

— И собаки гости? — насмешливо спросил Сеня.

— Собаки гостевы, протчем, — сказал Черемных. — Родители у тебя, отец-мать?

— Что ты, что ты, живые. Неладно говоришь. Живые у меня отец и мать.