Логика птиц

Аттар Фаридаддин

Довод десятой птицы

«О ты, добродетельный! — сказала другая. — Моё желание не исполнялось никогда ни на миг! Я жизнь в горестях провела, терпя нужду в этом мире. В моём окровавленном сердце столько горечи, что каждая моя частица в трауре. Всегда была поражена своею беспомощностью, назови неверной, если когда-либо радовалась. Устала я от стольких скорбей своих, можно ли выступить в путь в таком состоянии? Не накопи я столько печалей, возрадовалось бы сердце моё этому странствию. Но раз есть сердце, полное крови, что делать? Я всё открыла тебе, что теперь делать?»

Ответ Удода

«О ты, прилетевшая безумной от гордости! — сказал Удод.
– В торговле утонула ты с головой. Неудача и успех в этом мире слишком быстро проходят. Если займёшь ты себя этим мгновением, считай, что из жизни твоей оно выпало. Раз мир преходящ, и ты пройди мимо, брось

его, не гляди на него. Знай: всё, что не вечно, нельзя полюбить, оно — не живое».

Суфий и напиток

Жил некогда знаток пути, влиятельный, чудный душой. Он никогда не трогал щербета [224] , из рук людей взятого. «О ты, близкий к Хазрату [225] , — некто спросил, — почему отказываешься брать те напитки?» «Я вижу того, кто над моей головой, — был ответ, — и как он опережает меня, бросаясь к щербету. С таким человеком, стоящим надо мной, щербет, если я выпью его, ядом мне будет». Если ум и совесть на месте — уже не вкусен щербет, не освежает он, а поджигает. Все, что устойчиво лишь на коротенький миг, пол-ячменя не стоит, даже если это сотня миров. Ради одного мига удовольствия, которого нет, надо ли вставать на основание, которого нет? Если ты гордишься своими желаниями, смотри, не спутай их с желанием нафса.

224

Сладкий напиток.

225

Хазрат — Господин.

Падишах и мавр

Один падишах с благородными манерами своему мавру однажды дал фрукт. Мавр ел с таким удовольствием, словно в жизни ничего вкуснее не пробовал. Видя, как мавр наслаждается, и падишах пожелал фрукта попробовать. «Передай-ка мне половину, о мавр! — сказал падишах. — Ибо ешь ты с заразительным удовольствием». Мавр передал фрукт падишаху, а тот, отведав, нахмурился: горьким был фрукт. «О мавр, никто так не поступил бы, — сказал падишах. — Кто же с таким наслаждением ест горечь такую?» «О шахрияр! — ответствовал мавр падишаху. — Из твоих рук я получил сотни тысяч подарков. И из этих же рук получив горький фрукт, счёл я неверным возвращать обратно его. Каждый раз сокровище принимаю из твоих рук, и случайная горечь не обидит меня. Раз я у тебя в подчинении, под дарами из твоих рук я не чувствую горечи». Если на Его пути у тебя много страданий, знай, что такие страдания — это сокровище. Его дела невероятно сложны, и что же ты сделаешь, раз так предопределено? Те, кто знали путь и обрели зрелость души, не ели и куска без страдания и крови своего сердца. До тех пор пока приходилось сидеть на соли и хлебе, без мучений сердца даже преломить хлеб не могли.

Знатный человек спрашивает суфия

Некто из знати к суфию обратился: «О брат, как живётся тебе?» «Я словно застрял в котле. С пересохшими губами, с выпачканной одеждой [226] . Но и куска хлеба в котле не ел, чтоб не свернули шею ненароком». Если ты охотишься в мире за минутами веселья, то либо ты спишь, либо бредишь. Взыскуя веселья, будь осторожен, чтобы мужественно перейти по Сирату [227] . В этом мире не полагается радоваться, ибо, согласно традиции, для радости нет здесь места размером и с волосок. Здесь есть нафс, подобный огню, и пока он таков, где здесь радостное сердце найти? Даже если ты крутишься в мире, как циркуль, ни в одной точке этой дуги не сказать: «Вот здесь — радость».

226

То есть во грехе.

227

Согласно хадису, Сират— мост, проходящий над преисподней, он тоньше волоса и острее меча. По Сирату должны пройти все умершие.

Старушка спрашивает шейха Майхани

Обратилась к шейху Майхани [228] одна старушка: «Дай мне молитву, чтобы мне стало радостно. Слишком долго была я несчастлива, дольше выносить это уже невозможно. Если научишь меня молитве радости, она, безусловно, станет ежедневным моим славословием». Шейх ответил: «Много лет миновало с того мига, когда я обнял колени [229] . То, чего просишь ты, я долго искал, но даже частички этого не видел и не нашел».

228

Абу Сайд Аби'ль-Хайр аль-Майхани, шейх из Михны (Майханы), «султан своего века», как называет его Худжвири.

229

Упоминается одна из традиционных дервишских поз для сосредо-

точения.

Ещё о Джунейде

Некий просящий, сидя возле Джунейда, спросил: «О ты, который, безусловно, добыча Бога, когда же добьётся человек радости, расскажи?» «Если есть радость в сердце, — ответил Джунейд, — то до воссоединения с Падишахом нет лучше помощи для перенесения неудач на пути. Однако я вижу для крупинки благо в разочарованиях, ибо света солнца крупинка не выдержит». Если

крупинка и сотню раз утонет в крови, разве даже после этого выйдет она из разочарованности? Крупинка — она крупинка и есть, пока остаётся крупинкой. Отрицающий это — обычный гордец. Да, если взглянуть на оборотную её сторону, она — уже не она. Но и эта сторона — тоже крупинка, а не блестящий родник. Но если кто начинает с крупинки, то правильные крупинки уже в нём содержатся. Взор, обращенный к Его солнцу, и универсальное потеряет из вида, а поэтому идущий навсегда крупинкой останется!
– Это значит, встретит он добро или зло, остается он в себе, даже если всю жизнь будет бежать. Наберись терпения, о неспокойная крупинка, дабы увидел ты свою беспомощность.

Летучая мышь

Однажды ночью летучая мышь так рассуждала: «Что же. Раз не могу я на солнце смотреть, полечу хоть всю жизнь через сотни невзгод, чтобы просто в нём разом исчезнуть. Закрыв глаза, месяцами, годами буду лететь и наконец доберусь до нужного места!» «О ты, тщеславный пьяница, — некто с зорким взглядом ответил,— тебе до Него — сотни тысяч лет дороги. Такому потерянному, как ты, не одолеть этот путь, муравью, застрявшему в яме, к луне не подняться». «А я не боюсь, я хочу долететь, — мышь сказала, — и посмотрю, что из всего этого получится у меня». Летела она годами пьяная и незнающая, пока ещё были силы и крылья целы. Наконец остановилась, со сгоревшей душой и пламенеющим телом, без крыльев, оставшись без выхода. «Забыла я о солнце, — сказала она, — ибо не видела никакого следа от него». «Ты крепко спала, — заметил некий мудрец, — не видишь дороги, ты только шаг сделала, а намекаешь, что пролетала мимо Него, — якобы поэтому и крылья утратила». Летучую мышь эти слова уничтожили, исчезло и то, что от неё оставалось. От безнадёжности языком души воззвала она к солнцу. «Раз ты нашло такую зоркую птицу, — вскричала она, — так смотри, само подальше держись от неё!»

Вопрос одиннадцатой птицы

«О предводитель! — спросила другая. — Верно ли, если действовать лишь по повелению? Принимается деяние или нет, это не важно, выполняю я только Его повеление. Слушаю душой Его повеления, ведь если не выполню, то буду наказан».

Ответ Удода

Удод сказал: «О птица, это хороший вопрос! Выше этого блага не обрести человеку. Исполнивший повеление от бед спасается и легко проходит сквозь трудности. Один час молитвы по повелению лучше всей жизни, проведённой в молитвах, но без приказа. Кто без дозволения много страдает, тот — собака, и не больше того. У собаки много мучений, но пользы от них никакой. Раз это не по приказу, ничего не будет, кроме ущерба. Для того, кто смог выстрадать миг, когда велено, весь мир наполнится наградами. Здесь важен приказ, и выполняй его вовремя. Ты — раб, и не в своё дело не вмешивайся».

Возвращение хосрова в город

Один хосров возвращался в свой город, жители город украсили. То, что при себе имели, то и пожертвовали для украшения. У заключённых же и из общего, и из личного ничего не было, кроме оков и цепей, а помимо цепей было несколько отрезанных голов и изрядно — порванных сердец. Бросили они ещё несколько рук и ног и сделали из них свои украшения. Шахрияр, возвращаясь в свой город, увидел его нарядным, наполненным красотой. Доехав до места, где располагалась тюрьма, он спешился, затем допустил к себе заключённых, многое им посулил и выдал золота и серебра. Один любопытный собеседник хосрова спросил: «О падишах, мне тайну открой: ты видел сотни тысяч украшений, видел город в шелках и аксуне. Посыпали землю драгоценностями и золотом и к небу воскурили мускус и благовония. Видел ты многое, но был сдержан, вообще ни на кого и не глядя. Почему же ты задержался у тюремных ворот? Неужели рассматривать отсечённую голову? Вот тебе дело!. Тут ничего весёлого, только отрезанные головы, руки и ноги. Все эти убийцы — безруки, зачем делить с ними общество?» «Украшения прочих, — сказал падишах, — похожи на кукол кукловодов. Каждый согласно своему уровню и своему о себе представлению представил и вещь свою, и себя. Те люди — все поголовно изменники, а заключённые здесь верны мне в поступках. Если бы не выполнялись здесь мои повеления, не отделяли бы голову от тела и тело от головы. Люди тюрьмы — изумлённые, от моего гнева и приказов они в удивлении. Теряют они то руку, то голову, то зелёное потеряют, то высохшее [230] . Без работы, без забот, в ожидании, когда из ям и камер поведут их на виселицу. Поэтому тюрьма для меня радостнее: то я их накажу, то — они меня» [231] Дело прозорливых — слушаться повеления, и тогда падишаху посетить тюрьму неизбежно.

230

Старинное выражение, его здесь следует читать в переносном значении: «невиновные и повинные».

231

Вид казнённых и подвергнутых наказанию вызывает раскаяние и сожаление в шахе.