Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
— Ну, спокойной ночи, старший сержант. Созвонимся завтра утром.
Новый день выдался ясным, но холодным, то и дело задувал северный ветер.
Барон встал поздно. Теперь он окончательно разуверился в постоянстве погоды на Севере и решил, что теплые дни начнутся лишь весной, а пока — прощай рыбная ловля и прогулки на свежем воздухе. До тех же пор лучше всего пребывать в спячке, а проснуться в апреле вместе с сурками и кротами. И потому он снова постарался задремать, хотя прежде в это время обычно уже вставал. Но буйный свет, заливший комнату, мешал ему. Комнату исполосовали тени и свет, и он с удивлением понял, что это были острые лезвия солнечных лучей.
Он поднялся с постели, распахнул окно и вдохнул сухой, живительный
— Пожалуй, Фиа не такое уж гнусное местечко, — одеваясь, признал про себя Паломбелла. В такую погоду вполне можно и рыбу половить. Правда, кто знает, долго ли продержится такая чудесная погода. Ему хватило бы и нескольких ясных дней, прежде чем он погрузится в зимнюю спячку.
Но он сразу забыл про рыбную ловлю, когда вдова Косма принесла ему на подносе вместе с завтраком письмо Джулии. Разве он мог надеяться, что день сложится так счастливо!
Он пробежал глазами письмо, даже не налив себе кофе. Затем еще раз спокойно перечитал письмо после завтрака, сидя на подоконнике, обласканный солнцем, одолевшим наконец северный ветер. Паломбеллой с новой силой овладела острая тоска по Апельсиновой Роще, по домашним запахам, по креслу у письменного стола, за которым Джулия писала ему письма. Желание Джулии навестить его вызвало у Паломбеллы противоречивые чувства. Радость от ее близости, самого ее присутствия. Он сможет всласть наговориться с человеком, который его любит, и дать волю своим чувствам, сбросив маску безразличия. Однако его смущало, что, едва Джулия приедет в Фиа, она тоже станет объектом враждебного любопытства и назойливого негласного наблюдения.
Может, им все-таки удастся при хорошей погоде погулять вместе, вдали от карабинеров, от назойливых мальчишек и зануды приходского священника. Да, но все остальное время он останется с Джулией в невзрачной двухкомнатной клетке, и хозяйка дома будет и дальше неловко ухаживать за ним, улыбаясь беззубым ртом, а Джулия наверняка посмеется над этой манерой, обнажив свои изумительно белоснежные зубы. Ведь она-то прекрасно знает, как он привередлив в выборе женщин.
«Я была в Калетте и нашла нетронутым все, что мы там оставили в последний раз», — загадочно писала Джулия.
Барон улыбнулся. Оставили они там страстные поцелуи с привкусом соленой морской воды и нежнейшие объятия на песчаном берегу, мягком, словно двуспальная кровать. Песчинки, щекоча кожу, пробуждали еще более сильную страсть. Какое блаженство: точно ты попал в райские сады.
Дон Джузеппе вздохнул. О, как давно это все было. Увы, теперь компанию ему составляли дон Тарчизио, вдова Косма да девушка Лаурета, которую он, вероятно, больше не увидит, после того как она принесла ему последнее письмо от Коллорини. Тот извинялся, что не обошлось без трупа, но его компаньон внезапно увидел сторожа. Разве синьор Паломбелла не обещал, что на это время им никто не будет мешать? Впрочем, все остальное прошло как нельзя лучше, включая и переброску груза на канадскую лодку за пределами территориальных вод. Таможенная охрана ничего не заметила. Хвала синьору Паломбелле, сумевшему ловко отвлечь внимание.
Барон с трудом удержался от смеха. О времена, о нравы! Филиппика его любимого Цицерона двухтысячелетней давности осталась вполне актуальной, и времена так и не изменились. Все настолько верили в продажность власть имущих и испорченность нравов, что даже случай казался им заранее оплаченным сговором. Впрочем, ничего отрицать он не стал. А легкая улыбка Барона убедила Лаурету, что именно благодаря ему доставка товара прошла так удачно. Она сочла нужным выразить от себя лично благодарность человеку, который столь умело нейтрализовал возможных врагов. Барон ответил ей легкой, едва заметной ухмылкой. Еще бы им не благодарить его! Ведь шуточка с Вичепополо заставила броситься за этим подонком в погоню целую стаю гончих, а тем временем они потеряли след настоящей дичи. Они даже добрались
«Сотрудничество оказалось в высшей степени плодотворным», — писал Коллорини. Может, у синьора Паломбеллы есть знакомства и в Национальной галерее? Один его клиент буквально влюбился в картину Брейгеля. На этот раз Барон открыто засмеялся. Стоит воспользоваться удобным случаем — и тебя уже принимают за святого Януария! Всему свое время, не так ли?
Он распрощался с Лауретой, туманно пообещав ей в будущем предпринять кое-что, едва такая возможность представится. И сказал он это с важностью банкира, который советует вложить деньги в дело, проявив, однако, осторожность. Пока хватит и Нумизматического музея. Скуку на время удалось разогнать. Барон совсем недолго думал и о том, что ему перепала огромная сумма после ограбления музея, этого всенародного достояния, и о гибели человека, единственному сыну которого он тринадцать лет тому назад стал крестным отцом. Тогда Феличе Шиельцо, положив новорожденного на руки Барона, пожелал первенцу стать хитрым, смелым и (почему бы и нет?) жуликоватым, как и сам крестный отец. А он прямо в церкви торжественно пообещал защищать мальчугана. Сейчас Паломбелла с досадой отбросил ненужные угрызения совести и особой жалости к погибшему не испытал. Он поможет его семье деньгами, а заранее все предусмотреть и продумать невозможно. Дон Джузеппе не думал больше о звериной ярости Дядюшки Нтони. Пожалев, что Антонио Вичепополо пробыл в тюрьме так мало, Барон рассчитывал на сокрушительность удара, нанесенного репутации этого гнусного типа. Местную мафию Барон знал хорошо — для престижа босса куда менее опасны три года ссылки вместо пожизненного заключения, чего он избежал благодаря своей ловкости и могущественным связям, чем три дня тюрьмы. Да вдобавок и за решетку-то Дядюшка Нтони угодил, словно глупая рыбешка в сеть, из-за преступления, которого он не совершал, и Барон начинал вздрагивать от смеха при мысли, какие проклятия обрушил гневливый и желчный Дядюшка Нтони за своих помощников, адъютантов и даже жалких «шестерок». Повеселился, однако, и будет. Скоро приедет Джулия.
Он сложил письмо пополам и спрятал его во внутренний карман. Пошел закрыть окно, но застыл на месте, заслышав шум шагов, дробных, торопливых. Вдова Косма ходила медленно, а уж после своего падения и вовсе волочила ноги, с трудом одолевая ступеньку за ступенькой. А тут кто-то поднимался по лестнице чуть ли не бегом.
Барон сунул правую руку в карман брюк. Сжал пальцами деревянную рукоятку маленького складного ножа и машинально распахнул дверь, чтобы застать визитера врасплох. Лаурета чуть не упала в его объятия. В руке она сжимала, словно щит, какую-то газету. Проскрипела ему в лицо:
— Видели? Схватили Стефано!
Он выхватил из ее рук «Гадзеттино». В глаза сразу бросился заголовок в целых три колонки:
«Блестящая операция Оперативного отдела полиции Виченцы. В одной из квартир богатого дома на окраине Виченцы сегодня ночью арестован опасный преступник Стефано Коллорини…»
Читая газету, дон Джузеппе заметил, что Лаурета неотрывно на него смотрит. Он кожей ощущал ее пристальный, жуткий взгляд. И резко, грубо обратился к ней:
— Какого черта вы примчались сюда! Ведь это же верх неосторожности!
— Я пришла сказать тебе: вызволи его из тюрьмы!
Он молча поглядел на нее, не веря своим глазам.
— Ты знаешь нужных людей. Ты должен его освободить. Разве ты не обещал ему? Сразу как только с ним познакомился. Сказал, если что-то не заладится в деле с музеем…
«О боже, да она свихнулась! Хочет быть беспощадной бандиткой, а в решающий момент начинает метаться, как испуганная гусыня».
— Слушай, да повнимательнее, — процедил он сквозь зубы. — История с музеем закончилась, и к тому же удачно. У полиции были давние счеты с Коллорини. Вот за это он и должен держать ответ. Никому и в голову не приходит обвинять его в ограблении музея, и ему лучше об этом молчать!