Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Его внимание привлек шелест у распахнутой двери — облокотившись о косяк, Мариза Косма смотрела на них с немым испугом. Он подошел к вдове, вежливо выпроводил ее на лестничную площадку и плотно закрыл дверь на ключ.
— Если ты не поможешь вытащить Стефано из тюрьмы, я сама расскажу полицейским о твоем фокусе с монетами.
Возбуждение исказило ее лицо, и лисьи, едва не сходящиеся у переносицы глазки следили за каждым его движением и жестом. Но дон Джузеппе, закованный в броню мнимого спокойствия, ничем не выдавал своих чувств.
— Если не ошибаюсь, это шантаж, —
— Стефано никого не убивал.
— Да, но он там был.
Он умолк, тяжко вздохнул, словно ему вовсе не хотелось защищаться таким неблагородным способом.
— Так же как два месяца назад, он был на вилле Сперони, когда ты дала автоматную очередь по ее владельцам.
Паломбелла испытал то приятное удовлетворение, какое ощущаешь, решив трудный кроссворд, когда увидел, как остекленели ее глазки на побелевшем лице. Она не сумела скрыть своего удивления и ужаса.
Он дал «пробный выстрел» и попал точно в цель.
— Не волнуйся, детка. Если будешь держать язык за зубами, я тоже нигде и словом не обмолвлюсь об этом неприятном факте. Договорились?
Он взглянул на нее насмешливо, но при этом довольно примирительно.
— У тебя есть один серьезный недостаток: ты недооцениваешь других.
— Тебе об этом Стефано сказал? — пролепетала она.
— Сам разузнал. И если захочешь схитрить, то знай, я могу это доказать.
Барон лгал. Не мог он ничего доказать, но она ведь этого не знала. Просто чутьем умудренного опытом человека он обо всем догадался. Он обладал даром видеть чужие карты, не давая заглянуть в свои. Недаром он умел подмечать малейшие подробности и увязывать воедино разные факты. Вот он и сопоставил три многозначительные фразы: «Лаурета — мой лучший адъютант», «Мои помощники улизнули раньше срока» и «Это создало для меня определенные трудности». Еще бы не создало! Улизнули помощники, иссякли деньги, и Коллорини понадобилось раздобыть монету любой ценой. Остальное он вычитал в газетах, которые испытывали особый интерес к тем, с кем никогда ничего не случается. «Ноги слишком маленькие даже для совсем низенького человека» (слова профессора Браццоли), «автомат она держала, как ребенок игрушку» (показания гинеколога, доктора Сперони), «глаза, блестевшие как у наркомана или у пьяницы» (суждение Франческо, слуги профессора). Все трое показали, что сообщник Коллорини все время угрюмо молчал. Они могли бы добавить, что Лаурета так нервничала, что, едва Джованна взбунтовалась, нажала на курок.
Внешне Лаурета казалась образцом ледяного спокойствия. На деле же она была явной неврастеничкой. Паломбелле не хотелось сейчас выяснять, но он не сомневался, что, скорее всего, и сообщником, застрелившим в музее Феличе Шиельцо, тоже была она, Лаурета. Кто бы ни сделал резкого движения, она сразу открывала огонь. Даже при их первой встрече в этой комнате Лаурета вскочила в испуге и приняла защитную стойку, когда он вдруг протянул к ней через стол руку. И наконец, последнее, решающее
«А моя племянница, синьор Паломбелла, женщина с амбициями, она хочет стать ассистентом хирурга. У моей Лауреты храбрости побольше, чем у любого мужчины».
Странным образом храбрая Лаурета готова была вот-вот разрыдаться.
— Уходи, детка, да побыстрей, — настойчиво посоветовал он, опасаясь, что она может забиться здесь в истерике.
Он отворил перед ней дверь.
— Спрячься где-нибудь и не высовывайся. А уж твой Коллорини выпутается из неприятностей сам. Уж какой-нибудь ход он придумает.
Он вытолкнул ее из комнаты и проследил, как она спускается по лестнице.
— Вот стерва так стерва!
Теперь ему, как никогда, захотелось выйти на улицу.
«Воздуха дайте мне, воздуха!» Он надел куртку из оленьей кожи, сунул газету в карман и вышел из дома.
Очутившись на улице, он сразу же ощутил радостное чувство, которое уже испытал сегодня утром, встав с постели. Упругой походкой он направился к центру по платановой аллее, однако из страха наткнуться на дона Тарчизио не стал сворачивать на площадь. Сейчас у него не было ни малейшей охоты с кем бы то ни было беседовать.
В половине одиннадцатого он вошел в бар Мариетто. В этот ранний воскресный час бар был пуст. Хозяин и его сын, сидя за столиком, играли в шашки.
Увидев клиента, Мариетто прервал игру и уже направился было к стойке, но Паломбелла жестом предложил ему продолжить игру. Барон подошел к столику. В шашки он научился играть еще в детстве, но вскоре разочаровался в этой дурацкой, как ему тогда показалось, игре.
— Сидите себе спокойно и доигрывайте партию, — сказал он. — А я посмотрю, время быстрее пролетит.
Он сел между отцом и сыном, оседлав стул и облокотившись на его подлокотники. Мариетто молча сделал очередной ход — «съел» две шашки у потерявшего бдительность Бруно и точно невзначай обронил:
— Вчера вечером, едва кончился ливень, сюда заходил ваш друг и расспрашивал о вас.
— Мой друг?
Дон Джузеппе пристально поглядел на хозяина бара, но сохранил на лице невозмутимое, скучающее выражение.
— Он даже назвался, — пробормотал Мариетто, провел пешку в дамки и взглянул Барону прямо в лицо, словно это помогало ему вспомнить фамилию незнакомца.
— Не то Валлоне, не то Аваллоне.
Мариетто играл свою роль превосходно. Бруно тоже следил за каждым жестом Паломбеллы, и тот по жгучему интересу паренька с мордочкой хорька почувствовал неладное — ведь новость-то была самая заурядная.
На этого парнишку с кроличьими зубками, рыжевато-темными глазами он натыкался постоянно. Но в отличие от Пинина — песика, ждущего ласкового шлепка, Бруно шлепков и теплых взглядов избегал, сразу отходил в сторону, а вот сейчас неотрывно смотрел на него с лихорадочным интересом.