Логово горностаев. Принудительное поселение

Руссо Энцо

— Введите Мантони, — внезапно приказал он, и дверь комнаты открыли в пятидесятый, наверно, раз.

— Входите, Мантони, входите, — дружелюбно произнес Балестрини, и когда Баллони повернулся к вошедшему, у него от страха сжалось сердце. Память у него была цепкая, и он сразу узнал этого Мантони. Да и можно ли забыть обвислые усы черный шрам, словно рассекавший голову пополам. Таких странных типов теперь встретишь не часто.

— Ну, Мантони, поглядите-ка хорошенько на этих людей.

Нет, не мог Мантони его видеть, точно не мог. Облизывая языком губы, Баллони убеждал

себя, будто испугался только потому, что очень уж у Мантони необычное лицо. Он-то этого старика отлично помнит — тогда не спускал с него глаз, пока тот не ушел, освободив ему путь. И теперь он боялся, что и старик так же легко его узнает.

— Ну как?

Но светлые, водянистые глаза старика лишь скользнули по нему да на какой-то миг задержались на одном из агентов в штатском. Потом взгляд его поплыл дальше и остановился на Балестрини.

— Нет, не узнаю, господин судья.

— Вы в этом уверены?

— Да, никого не узнаю, господин судья.

— Ну, хорошо, — пробурчал Балестрини, и Баллони показалось, что тот сейчас рухнет на пол. Приподняв очки, он провел пальцами по векам, слегка покачнулся. Баллони не отрывал от него глаз, но вдруг его грубо схватили за плечи, и он очутился лицом к лицу с одним из двух конвойных.

— Теперь твоя очередь.

Слава богу, дело шло к концу. Оставалась лишь привычная очная ставка с колбасником Россетти. Их было уже столько и оба так в этом поднаторели, что казались спевшимся дуэтом, как однажды пошутил Балестрини, отпуская их. На этот раз все происходило молча. Усталым жестом Балестрини велел им сесть, не спуская глаз с Россетти, с которым, видно, только что кончил говорить. Толстяк Россетти сидел мрачный и угрюмо разглядывал свои руки. На лице у него не дрогнул ни один мускул, когда он услышал, что кого-то привели. Пока адвокаты обменивались приветствиями, Баллони поглядывал на него с некоторой опаской. Он не доверял этому колбаснику, хотя прежде безоговорочно ему подчинялся.

— Ну, раз вы, Россетти, довольны, то и мы тоже, — задумчиво проговорил Балестрини, и некоторое время никто больше не проронил ни слова, словно все соблюдали минуту молчания. Баллони воспользовался этим, чтобы взглядом спросить у адвоката, как идут дела. «У меня хорошо, а у тебя?» — многозначительно вскинув брови, спросил в свою очередь адвокат. Поняв по глазам Баллони, что и у него все в порядке, адвокат незаметно ему подмигнул. Адвокатом колбасника Россетти был университетский преподаватель, молодой, но уже лысый, с шелковым галстуком-бабочкой.

Очная ставка, бесполезная и унылая, длилась минут двадцать. Баллони почти сразу догадался, что их пытаются уличить в обмане насчет алиби вечером в день ареста. Но доказать, что они встретились и старик Россетти передал ему взрывчатку перед тем, как проверка на контрольном полицейском посту разрушила все их планы, не удалось бы и Шерлоку Холмсу. Баллони улыбнулся при мысли о том, что этот болван Балестрини не один час промучился, пытаясь опровергнуть его алиби. Впустую, конечно, — ведь взрывчатку-то он получил двумя днями раньше, а тот вечер, перед поездкой, и вправду провел в кино.

— Веселишься,

да? — процедил сквозь зубы Балестрини, и Баллони увидел, что его лицо приобрело землистый оттенок. Наверно, болен. Этому Балестрини все же придется взять отпуск, а значит, на месяц-другой он уберется отсюда, с облегчением подумал Баллони. Правда, как Баллони ни старался успокоить себя, этого человека с вечно хмурым лицом он побаивался. Помощник прокурора не из тех, кто пытается запугать заключенного, но уж на мякине его не проведешь.

Наконец объявили, что на сегодня хватит, и Баллони вздохнул с облегчением. Пока Россетти спрашивал что-то о похоронах жены, Баллони со своим адвокатом перекинулись парочкой шуток. Потом все вышли в коридор.

— Когда начнется суд? — спросил Россетти у своего адвоката, а тот в ответ лишь пожал плечами.

Баллони собрался было передразнить адвоката, как вдруг его окликнули:

— Баллони!

Он остановился и в изумлении повернулся. Шедший рядом адвокат Пратович тоже остановился. Россетти и его адвокат сделали еще несколько шагов, и тут путь им преградил полицейский агент.

— Баллони, — повторил Балестрини с порога своего кабинета. — Вернись-ка на минутку.

Баллони взглядом спросил совета у адвоката, который тоже был заметно удивлен.

— Иди, я подожду тебя здесь.

— Мы спускаемся во двор, — предупредил сержант, начальник конвоя, и двинулся дальше с Россетти и его адвокатом.

Баллони с опаской вернулся в кабинет Балестрини.

— Садись, — приказал ему Балестрини, но сам стоял возле шкафчика и что-то в нем искал. — Садись, — повторил он. Увидев, что Баллони снова не подчинился, он подошел к нему вплотную и посмотрел на него с комическим удивлением. Баллони чуть не расхохотался, ему дико захотелось ухватить этого Балестрини за подбородок и ущипнуть за щеку с веселым криком «Пири-пири!», но он удержался.

Вопрос прокурора, который стоял совсем рядом, приятно его удивил:

— Сможешь повторить мой вопрос?

— Конечно, — невольно подражая его голосу, ответил Баллони. Да это же сущий пустяк: прокурор говорил так медленно и с такой характерной интонацией, что он мог бы устроить целое представление, и вся прокуратура покатилась бы со смеху.

Балестрини улыбнулся, но улыбка его показалась Баллони не слишком дружелюбной.

— Видишь ли, Джакомино, у меня есть против тебя одна-единственная улика, да и то это, скорее всего, не улика.

— Какая еще улика?

— Ну, доказательство того, что Де Дженнаро убил ты. Ведь я надеялся, что Мантони, швейцар дома, где жил капитан, тебя узнает. Но вот не узнал.

У Баллони дух перехватило — неужели на лице у него отразился испуг?! На пристальный взгляд Балестрини он ответил хмурым взглядом, и чем больше он смотрел на этого блюстителя закона, тем яснее понимал, что тот бессилен. Не осмелился даже повторить свое обвинение в присутствии адвоката и почему-то прибег к дешевому трюку, оставив того в коридоре. Баллони улыбнулся — ему было смешно, он был сейчас неуязвимее этого Балестрини и знал, что его улыбка бесит врага.