Логово горностаев. Принудительное поселение

Руссо Энцо

— Доктор Балестрини, с вами говорит секретарь доктора Де Леонибуса. Доктор Де Леонибус просит вас немедленно зайти к нему.

Балестрини улыбнулся, осторожно, чтобы не заболел пораненный глаз. Презрез старую дружбу, господин заместитель прокурора не соизволил спуститься к нему, а с недосягаемой теперь высоты третьего этажа срочно вызвал к себе.

— Передайте доктору Де Леонибусу, пусть идет к чертовой матери, — ответил Балестрини, но таким профессионально-вежливым тоном, что секретарь на другом конце провода изумленно переспросил:

— Простите, как

вы сказали, доктор?

Балестрини смутно его помнил — такой любезный молодой человек с маленькими усиками.

— Передайте ему, пусть идет к чертовой матери, — повторил он тем же тоном и, так как больше вопросов не последовало, повесил трубку.

16

— С вами говорит Бонора, — донесся откуда-то торжествующий голос. Собравшись наконец с мыслями, Балестрини понял, что держит в руках телефонную трубку и голос доносится оттуда. Он попытался получше сориентироваться в темноте.

— Простите, синьор Бонора, но я как-то не могу вспомнить… — пробормотал он и тут же понял, что допустил бестактность, ибо незнакомец на миг умолк.

— Доктор Балестрини, с вами говорит майор Бонора, начальник отдела… — начал тот еще более громко, но охотно дал себя прервать, с удовольствием выслушивая сбивчивые извинения.

— Но… который час, майор?

— Почти восемь, доктор. Восемь вечера.

Балестрини сел в постели и стал изумленно тереть неповрежденный глаз. Он ушел из генеральной прокуратуры примерно в половине второго, забежал домой перекусить и прилег немного отдохнуть. Значит, заснул где-то в половине третьего.

— Мы сегодня вновь пришли на квартиру к господину Эрманно Саворньяну, — начал докладывать майор, и Балестрини улыбнулся тому, с какой силой было произнесено это «господин», как бы в умаление графского титула Саворньяна. Наверняка это французские предки майора Боноры из финансовой полиции (Бонёр?) переименовали Людовика Шестнадцатого в «гражданина Людовика Капета», — и мы узнали, что господин Саворньян отбыл в неизвестном направлении, короче говоря, скрылся. Если верить его секретарю, он находится в Соединенных Штатах. Во всяком случае, по словам секретаря, господин Саворньян оттуда позвонил ему в обеденный час. Впрочем, секретарь мог все это придумать, не исключено, что сбежавший укрылся не в Америке, а, скажем, в Лугано…

— Последнее не так важно, дорогой майор. Главное, что он скрылся. Этого более чем достаточно.

— Сожалею, доктор, но, право же, я не знал…

— Вы тут ни при чем, майор. Это моя вина. У меня в первый раз были все основания отобрать у него паспорт. Но я дал себя убедить… Ладно, не будем об этом. Что-нибудь любопытное обнаружили?

— В основном то, о чем я и раньше вам докладывал. Этот Саворньян руководил отделом секретной информации в СИДе, где служил и Гуидо Паскуалетти.

— А-а, налицо совпадение во времени…

— Как вы сказали, доктор?

— Они служили вместе в одно и то же время?

— Понимаете… точных сведений у меня при себе нет, но какое-то время они наверняка служили вместе. Затем Саворньян оставил службу…

— Его участие в тех событиях

вы тоже проверили?

— Да, доктор. Именно Саворньян в тот день сопровождал министра в церковь святой Сабины. Кстати, я узнал от приходского священника, что несколько дней назад приходил кто-то из офицеров корпуса карабинеров и допрашивал его как раз в связи с этим делом.

Балестрини поморщился — бедный капитан Де Дженнаро, он в одиночку тянул свой воз, не доверял даже ему, Балестрини. Для него в то время все они были одного поля ягоды: он, полковник Винья, коллеги, другие следователи, прокурор. Теперь-то он понимал Де Дженнаро. Каково постоянно чувствовать, что за тобой следят, что ты в одиночку рискуешь жизнью… К тому же Де Дженнаро, надо думать, боялся, что ему устроят разнос. Да еще куда более грубый, чем способен устроить ему самому, скажем, Витторио Де Леонибус, который тоже миролюбив и деликатен не больше африканского буйвола.

Балестрини стал причесываться и попытался разглядеть в зеркале, что же стало с глазом. И в этот момент снова зазвонил телефон. Он сразу узнал веселый голос Эмилио Бауэра:

— Ну как, перестал лезть на рожон?

— Почему? — спросил Андреа с удивлением, тут же настроившись на мажорный лад.

— Я только сегодня прочитал, что банда каких-то юнцов пыталась на тебя напасть.

— Пыталась? Да я как раз сейчас любовался перед зеркалом своими шрамами. Но не будем об этом.

— Какие нас ждут сюрпризы? — наигранно-бодрым тоном спросил Бауэр, и Балестрини невольно улыбнулся: до чего же упорно он старается скрыть свою заинтересованность. На деле Бауэр — прирожденный журналист, и он жаждет получить новости из первых рук. И все время боится узнать о них слишком поздно и прозевать сенсацию.

— Я нашел еще три пленки, — сказал Балестрини и догадался, что Бауэр сгорает от любопытства и еле удерживается от кучи вопросов.

— Что-нибудь серьезное?

— Серьезное, даже очень. Настолько, что несколько дней назад я попросил генерального прокурора срочно меня принять. Больше ничего пока не скажу, ведь на девяносто процентов из ста мой телефон прослушивается. А у нас достаточно знать чуть больше положенного — и прямым ходом отправишься на тот свет.

— Если речь идет обо мне, Андреа, можешь быть спокоен. Как только повешу трубку, я сообщу о том, что ты мне рассказал, всей редакции. Надеюсь, эти типы побоятся устроить здесь побоище. Но зато нам, корреспондентам, его учинит главный редактор.

— Послушай, Бауэр, насчет подслушивания телефонных разговоров я не шучу.

— Конечно, потому и говорю тебе — будь осторожен. Больше того, не понимаю, как ты можешь сохранять спокойствие, зная, кто тебе противостоит!

— Вся беда в том, что этого-то я как раз толком и не знаю.

— Андреа — рот на замок! Когда у этих типов спрашивают время, они смотрят на таймер с детонатором…

Балестрини засмеялся, еще более приободрившись. Казалось, Рената снова рядом и Бауэр навсегда поселился в Риме. Жены и друга ему наверняка хватило бы, чтобы всегда оставаться довольным жизнью.