Логово горностаев. Принудительное поселение
Шрифт:
Мало-помалу им овладело необычное возбуждение. Конечно — взять машину и поехать в Латину. Отыскать в справочнике адрес этого предприимчивого молодого человека, пойти туда и нажать кнопку домофона. А там видно будет.
— Остановитесь, — сказал он.
— Что?
— Остановитесь-ка на минуту.
Цветы Вивиане? Пока владелец цветочного магазина записывал адрес, он подумал, а стоит ли. Ведь к тому же придется послать цветы анонимно — вдруг их получит Джиджи. Значит, потом предстоит еще рассказывать Вивиане, что цветы послал он, Балестрини. Пожалуй, для того, чтобы ее удивить, признался он самому себе. Вивиана переберет в уме
Он довольно улыбнулся, пересекая бульвар, и, уже подходя к поджидавшему его такси, поймал брошенный на него тайком испытывающий взгляд толстяка-таксиста.
«Представляю себе, что он обо мне думает: „А ведь казался таким почтенным господином“». Он снова улыбнулся, опустившись на сиденье.
— Куда едем?
— Как куда?! На площадь Мадзини, куда же еще?
— А, ну да.
— Поторапливайтесь, а то уже поздно!
Но именно потому, что уже вечерело и уличное движение затихло, они приехали вовремя. Он оставил таксисту на чай шестьсот лир, и тот от изумления забыл даже поблагодарить.
Охваченный лихорадочным возбуждением, все перевернув вверх дном, он быстро переоделся — легкие брюки и трикотажная рубашка с короткими рукавами. Собрал все наличные деньги, которые нашел, часть положил в бумажник, часть сунул в карман. Потом бросился к телефону, но было уже поздно — Чентанни ушел из прокуратуры домой.
Перелистывая телефонный справочник, он в спешке порвал несколько страниц и торопливо набрал нужный номер в надежде, что Чентанни не задержался по дороге. Ответил тоненький голосок, который напомнил ему голос Джованнеллы в детстве.
Папа дома?
— Кто?
— Папа.
— Не знаю, — ответила девочка, подумав, и тут кто-то взял у нее трубку. Послышался нежный голос, который мог принадлежать только очень красивой женщине.
— Кто говорит?
— Моя фамилия Балестрини, синьора. Не могли бы вы попросить доктора Чентанни.
— Балестрини?
— Да.
— Минуточку.
Пожалуй, даже до генерального прокурора было легче дозвониться, подумал он с улыбкой. И наконец услышал голос Чентанни.
— Это я, Балестрини, — сказал он и с нетерпением стал ждать, когда иссякнут радостные и удивленные восклицания.
— Послушай, ты спрашивал насчет моего отпуска? Так вот, он начинается сегодня. Потом я дам тебе знать, когда намерен вернуться.
— Но, извини, Балестрини… я не понимаю…
— Это все из-за врат закона, Чентанни. Я вынужден сам их за собой закрыть, — объяснил он и представил себе, как старина Бауэр рассмеялся бы и, довольный, зааплодировал.
— Врата? — пролепетал Чентанни.
— Да, чао.
«Что еще нужно сделать?» Он машинально опустил жалюзи, выключил газ, свет и вынул ключи. Неожиданно зазвонил телефон. В первый миг он по давней привычке хотел взять трубку. Но ответить стоит, только если звонит Рената. Ренату же он так или иначе увидит самое позднее часа через два. Когда он закрывал дверь, телефон все продолжал звонить. А когда он в последний раз повернул ключ в замке, на их этаже остановился лифт и из него вышли супруги Конти.
— Добрый день… не закрывайте, пожалуйста.
— Здравствуйте, доктор, — поздоровался с ним Конти, дородный, почти лысый мужчина с приятной улыбкой. Его жена, женщина лет сорока, довольно миловидная, отодвинулась, пропуская Балестрини к лифту, и посмотрела
— Уезжаете отдыхать? — пропела она. Голос у нее был куда более тонким, чем можно было предположить, судя по ее комплекции.
— Еду к жене.
— Она отдыхает на море?
— Нет, удрала из дома, как вы прекрасно знаете. И я еду, чтобы привезти ее, — ответил он и улыбнулся на прощание.
Когда лифт с гудением приближался к четвертому этажу, он услышал приглушенный мужской голос:
— Вечно ты ляпнешь что-нибудь невпопад. Помолчать не можешь!
Ответа — наверняка едкого — он не услышал. Из лифта он вышел с той же широкой улыбкой.
— Все в порядке, доктор? — приветствовал его швейцар.
— Более или менее.
В сущности, это было не так, но он по-прежнему улыбался и тогда, когда открывал дверцу машины и когда, опустив стекло, что-то насвистывая, стал искать в связке ключ зажигания. За мгновение до смерти он заметил у своего виска чью-то руку. Рука что-то сжимала, но повернуться и посмотреть, что именно, он не успел.
Анна Мария Фонтебассо
ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ПОСЕЛЕНИЕ
Anna Maria Fontebasso. SOGGIORNO OBBLIGATO. Milano, 1979 © Aldo Garzanti Editore, 1979
Эти сентябрьские вечера на вилле Сперони были поистине дивными. Напоенные летними дождями, ветры добирались до самой вершины холма и раскачивали акации, которые, казалось, посылали привет станции обслуживания на главной дороге.
На пятачке, у колонн старинной виллы, жители городка мирно наслаждались последними теплыми вечерами. Вот и воскресный вечер 29 сентября протекал спокойно, размеренно, как это обычно бывает до десяти часов. А потом жизнь затихает, не успеваешь оглянуться — и уже полночь.
Профессор Браццола, сидевший напротив Джованны на красных подушечках в белом пластиковом кресле, вздрогнул, услышав, как жена сказала:
— Франческо, принеси профессору еще бокал «мартини».
В этот момент он думал о том, что завтра ему предстоят две сложные операции, а этот болван Туркони уехал в отпуск. Так что придется брать в анестезиологи бездаря и лентяя Амелотти.
— Со льдом, профессор? — заботливо спросил Франческо.
Всего за минуту до этого профессор успокоил своего слугу: «Не волнуйся, Франческо, над бровью у тебя самый обычный прыщ. Если боишься подурнеть, то сделаю тебе простейшую операцию, и ты снова станешь красавчиком». Насчет красоты слуги он незло пошутил. Ведь Франческо, которого родные отдали Джованне в придачу к вилле, когда она вышла замуж за Коррадо Сперони, был преданным слугой, но ужасным уродом.
— Спасибо, без льда. Тут и так прохладно.
Франческо принес бокал «мартини». Он все-таки оказался со льдом. Браццола погладил бокал ладонью и отпил глоток, галантно поприветствовав Джованну, а затем перевел взгляд на Коррадо. А тот полулежал в качалке, стоявшей у настежь открытой балконной двери, через которую проникал свет и звуки музыки.
— Это что, Моцарт? — спросил Браццола, врываясь в музыку стереомагнитофона.
Джованна засмеялась. Все попытки старика Браццолы угадать что-либо, кроме арий Верди из «Травиаты», были столь же трогательны, сколь безуспешны.