Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Последняя часть написана от имени Фригг и демонстрирует настроение в семье. Один самоуверен и считает, что сделает из Локи то, то ему нужно. Причем даже коронацию старшего сына он не может провести, пока младший не будет готов говорить его словами. Фригг наоборот жаждет славы старшему. Локи ее мало интересует. Она хочет забрать его из чуждого мира во многом из-за Хагалара, а совершенно не потому, что жаждет его видеть. Тор больше обеспокоен Мидгардом, чем проблемами Асгарда. Подарок от Локи изначально не должен был быть открыт, но оказалось, что не очевидно, что именно Локи подарил брату. Один ошибся в подарке жене — не так и важно ему было выполнить ее просьбу. Зато подумал о воронах. В прошлых главах
В этой главе нет глобальных описаний быта и природы, но зато есть множество мелких вставок: сланцевые ножи, покрытый пеплом снег, охота с соколами на морских птиц и прочее. Все эти мелочи механически вставлялись в главу уже после ее первичного написания, придавая ей нужный колорит.
Эта глава — последняя в третьей части. И вновь почти у всех основных персонажей изменились жизненные цели:
Один — построить Локи заново;
Фригг — короновать Тора, женить его на Сиф;
Тор — разобраться с проблемами Мидгарда, жениться на Джейн;
Локи — стать достойным воспитанником Одина, бросить к его ногам новый Асгард;
Раиду — провести промышленную революцию, бросить к ногам Локи новый Асгард;
Ивар — укрепить отношения ученых Ётунхейма и Асгарда.
====== ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Глава 34 ======
Столица Асгарда совершенно не изменилась за время моего отсутствия. И площадь тоже не изменилась. Лучи заходящего солнца все также, как и много столетий назад, омывают стены золотого города, отражаясь и освещая всю площадку почти божественным светом. А внизу, в отдалении, толпимся мы — зрители: свободные асы и отверженные, приведенные в столицу ради стоящего зрелища. Но предстоящая казнь не может сравниться по красоте с блеском горизонта: там небо сходится с заснеженными вершинами гор, подножье которых теряется в наступающих сумерках. Блеск вечных ледников слепит глаза — видны только резко очерченные силуэты гор. Все взоры обращены к стоящим на помосте.
— Здесь красиво, не правда ли? — слышится шепот палача, обращенный к приговоренному. Тот смотрит в упор, подняв голову и расправив плечи.
— И ты так хотел, чтобы все это принадлежало мне. Ты хотел посадить меня на золотой трон и дать в руки игрушку, чтобы я тешился ей, пока ты будешь править мирами.
Приговоренный переступил с ноги на ногу, словно слова причиняли ему боль.
— О, ты молчишь, — палач резко поворачивается к толпе, и теперь все могут увидеть его — новоиспеченного царя Асгарда, взошедшего на престол по головам отца и брата. — Потому что первый мой приказ был лишить тебя языка. Я ведь обещал, что лично вздерну тебя.
Одно резкое движение — и толпа замирает, наблюдая, как тело бессильно дергается в петле.
— Не спеши! — Вспышка высшей магии на мгновение ослепила всех, а когда я смог открыть глаза, то увидел неожиданную картину: приговоренный сжимает горло нашего царя, а потом резко отпускает, так что тот падает к его ногам. Стража молча наблюдает за происходящим, толпа, словно завороженная, не двигается с места. Глаза асов остекленели, улыбки омертвели. Неужели только я один понимаю все безумие происходящего?
— Уже успел соскучиться? — на губах бывшего пленника играет змеиная усмешка. Он хватает за волосы того, кто только что собирался его казнить, и тащит по всему помосту, вырывая из чужих уст стоны и хрипы. Он с видимой легкостью подтаскивает нашего царя к петле, а тот даже не пытается сопротивляться. Боится. Но кого может бояться тот, кто своими руками убил отца и брата?
— Не думай, что все так просто, — шипит пленник, мановением руки
Сотня пустых взглядов устремляется к оратору, даже маленькие дети, и те будто понимают суть происходящего. Я единственный в состоянии бороться с магнетизмом палача и пытаюсь укрыться от ужасающего зрелища, зажимая ладонями уши, но по-прежнему отчетливо слышу каждое слово, прожигающее обугленные дорожки в мозгу, будто этот голос звучит прямо в моей голове. — Сегодня мы все собрались здесь, чтобы увидеть зрелище! — он выделяет последнее слово, наматывая длинные волосы жертвы на кулак и заставляя ее смотреть прямо — я вижу в глазах нашего царя такое, что вынужден отвернуться, но это не мешает мне слышать каждое слово теперешнего хозяина положения. — Сначала это должна была быть моя казнь. — Судя по новым вскрикам, он продолжает издеваться над тем, кто должен был его убить. — Но, как вы все заметили, планы изменились. Я мог бы и убить вашего великого царя… — Он усмехается: он презирает тот народ, который посмел провозгласить царем отце- и братоубийцу.
— Но не буду этого делать. Как и лишать вас, достопочтенные жители, того, за чем вы сюда пришли.
Крики на помосте стихают, и я поднимаю голову. Так и есть: тот, кто еще недавно принимал Гунгрир из рук совета, распят между досками, а тот, кто был объявлен государственным преступником, разминает в руках семихвостую плеть. И не только ее. Один за другим на помосте появляются и более страшные орудия истязания: кнут и кошки. О да, он не убьет царя сам, он забьет его до полусмерти, так что даже целительные камни не помогут, и государь умрет от потери крови в своей постели.
Первые удары. Первые крики: помост залит кровью. Толпа с улюлюканьем смотрит, как выбивают дух из последнего Одинсона. Я стремлюсь к помосту в надежде хоть что-то сделать, остановить это безумие, но плотный заслон стражи не пропускает меня.
Свист плети сменился на свист кнута: царь уже даже не кричит, он лишь хрипит, а до меня долетают отдельные капли крови. Стражи стоят полным кругом, мне никак не пробиться, а моя магия не идет ни в какое сравнение с магией палача, которая просто струится с его пальцев, обволакивая площадь, заставляя асов смотреть на пытку.
— Пропустите его! — тихий голос того, кто сегодня должен был замолчать навсегда, громом разносится по всей площади. На лице стражников не дрогнул ни один мускул, просто двое из них чуть посторонились, пропуская меня в центр. Поднимаюсь по лестнице, оскальзываясь на крови: она залила весь помост. С трудом дохожу доверху. И там стоит он: величайший маг, тот, перед кем трепетали все живущие этого мира. Он с ног до головы забрызган кровью, а лицо больше напоминает умалишенного, чем триумфатора. Делаю шаг назад, поскальзываюсь и чуть не падаю прямо на бесчувственного царя. Правда, узнать в едва дышащем окровавленном теле государя почти невозможно. Спина — одна огромная рана, обнажающая ребра и позвоночник.
— Нравится? — спрашивает маг, высвобождая свою жертву из пут: помост оглашается еще одним нечеловеческим криком. Я дергаюсь, не зная, что милосерднее: попробовать вылечить государя или добить.
— Попробуй, и тебе это понравится.
Я не замечаю, как кошки оказываются у меня в руках. На их остриях пристали куски плоти и сорванной кожи. Отшатываюсь назад, выронив инструмент, и, все-таки поскользнувшись, растягиваюсь на полу прямо рядом с царем — лицом к лицу. Его черты, когда-то столь надменные и благородные, искажены бесконечной мукой, волосы слиплись, острыми сосульками падая на высокий лоб, а закатившиеся глаза полнятся алым от лопнувших сосудов. Разглядывать его дальше не получается — безумец наклоняется ко мне и проводит шершавыми пальцами по щеке. Наклоняется еще ниже и шепчет прямо в ухо, не скрывая звериного оскала.