Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Да? — послышался искаженный телефоном голос. Не знал бы, что это она, в жизни бы не угадал.
— Нас рассекретили. Времени мало. Где ты? — выпалил он в трубку.
— Замолчи и слушай меня, — послышался вмиг посерьезневший голос медички. — Ты сейчас прекращаешь панику, делаешь пять глубоких вздохов и бодро идешь на железнодорожный вокзал. По дороге оглядываешься только на поворотах, ни с кем не разговариваешь и не спешишь. Я буду там, тогда и разберемся.
Алгир не сразу нашелся, что ответить. Такой прыти от той, кто не отлипал от книг много дней, он просто не ожидал.
— Нет, возвращайся домой, — сказал он как
Прежде, чем медичка успела задать очередной идиотский вопрос или выдвинуть не менее идиотское требование, он сбросил звонок и набрал логисту. Пробормотав те же пресловутые две фразы, понесся в свою комнату. Мотать надо очень быстро, туда, куда не нужны эти чертовы разрешения на въезд — визы — и где можно затеряться среди людей. Маяка в виде телепорта у них больше нет, мастера и другие подонки похуже их точно не найдут. Лучше всего на другой континент. Южная Америка, Африка, Азия — логист точно должен знать, куда мотать. Только бы он побыстрее домой вернулся! А пока надо собрать все необходимое и приготовиться к долгой дороге.
Алгир остановился на другой стороне шумной улицы, напротив дома, из которого только что вышел, и посмотрел в окна четвертого этажа. Где-то там сейчас носится, как угорелый, его бывший друг. Алгир знал его слишком хорошо и прекрасно видел, как тот испугался встречи, как неумело лгал — его раскусил бы даже младенец! Алгир был разочарован, ему пришлось очень постараться, чтобы ничем не выдать себя. Однако дело сделано — Тетракуб мерцает в пакете, можно возвращаться в Асгард. Если у беглецов осталось хоть немного чувства самосохранения, они покинут эту человеческую страну. Надо только дать им немного времени. Алгир не желал никому из них возвращения в Асгард. Законов, осуждающих побег, не существовало, а значит, судить будут не по бумагам, а по собственному произволу. Алгир вспомнил заляпанные кровью одежды Хагалара и охотничий блеск в его глазах. Ему только дай жертву, и он снова превратится в…
— Успех? — спросил только что подошедший Дагар, наблюдавший за происходящим с почтенного расстояния. Фену стояла рядом с ним, но не вплотную: после вчерашней ночи Дагар перестал ее интересовать.
— Полный, — Алгир протянул гиперкуб. — Завтра отправляемся домой. Ближе к вечеру.
— Завтра? — удивленно переспросил Дагар. — Но почему не сейчас?
— Потому что, — заявил Алгир таким тоном, что никто даже в мыслях не посмел возразить.
— О-о-о-о, понятно, — протянула Фену. — У нас в запасе еще целый день…
— И его надо провести с пользой, — решительно проговорил Дагар, доставая из кармана небольшую книжку. — Давайте пойдем в кино — посмотрим фильмы на большом экране, вечером — в оперу. Завтра утром сходим в церковь на службу, только надо решить, в какую именно, а уже оттуда в музей изобразительного искусства или в музей Пушкина. Устроим себе шикарную экскурсию по городу, а то достало уже воров выслеживать, — Дагар широко улыбался, листая путеводитель по Кишиневу. — А прямо сейчас нас ждет ресторан национальной кухни — победу надо отметить.
Наутиз была весела как никогда: Гуттенберг не просто заговорил, Гуттенберг рассказал о своем механизме все, что знал. Его немецкий был катастрофически плох, но Светлоокая, подученная Соулу, записала разговор на диктофон и отдала запись библиотекарям —
В лабораториуме собралось множество асов. Все ждали чуда, а Наутиз не сомневалась в успехе. Хотя она работала в команде, но считала станок своим детищем. И он не подвел: напечатал нужную страницу. Да еще и сделал несколько копий! Читабельных, красивых, аккуратных и без разводов. Это был настоящий успех, которым можно было гордиться и хвастаться много столетий спустя. Естественники тут же заявили, что надо напечатать учебники начального уровня, а рабочие с энтузиазмом взялись за копирование станка. Не успели обговорить детали, как пришла весть о возвращении Тессеракта. Ученые устроили грандиозный пир и даже пригласили на него некоторых самых дружелюбно настроенных соседей. Они пили, смеялись, горланили песни, сочиняли стихи, даже устроили несколько петушиных боев. Хотели и лошадиных, но лошади отказались драться.
Последний день месяца жатвы хлебов — день возвращения Тессеракта в Асгард — предлагали сделать праздником и отмечать каждый год, на что скептики, вроде Наутиз и Ингвара, только хмыкали и наперебой предлагали не мелочиться и день приезда бога в поселение сделать национальным праздником, а дни его кратковременных отлучек объявить траурными. Явную шутку многие восприняли всерьез, пошли такие кривотолки, что зачинщики поспешили замолчать и скрыться в толпе, пока их не обнаружили подвыпившие мастера.
Всеобщее веселье несколько портило только известие о том, что преступников, чуть не погубивших поселение, не поймали, ну да логисты Мидгарда поклялись, что лично свершат месть. Хоть из-под земли достанут тех, кто чуть не устроил катастрофу мирового масштаба.
Наутиз все еще обижалась на Ингвара за то, что тот бросил ее на растерзание немцу, поэтому старалась держаться поближе к Ивару. Раз за разом она просила его показать фокус, который восхищал ее уже три года. Ивар брал четыре полные колоды, тасовал их, позволял выбрать одну карту, а потом последовательно пролистывал колоду и определял, какой карты недостает. Запомнить сто пятьдесят шесть карт было невозможно, по крайней мере, для Ивара, но он угадывал каждый раз. Наутиз внимательно следила за его руками и все равно не могла найти подвоха. На все вопросы о тонкостях фокуса естественник только улыбался и загадочно шептал: «Математика».
Спустя несколько ночей, когда веселье сошло на нет и все вернулись к работе, Ивар пошел в дом мастеров на поиски своего мастера, а Наутиз увязалась с ним.
— Спасибо, что согласилась пойти со мной, — сказал Ивар с такой искренней благодарностью в голосе, будто сам просил о сопровождении. — Я рад, что могу хотя бы этой небольшой прогулкой отвлечь тебя от Ансур. Я вместе с тобой скорблю по ней.
— А что скорбеть? — Наутиз протяжно выдохнула. — Das war ihr Wahl{?}[Это был ее выбор.].