Лондон бульвар
Шрифт:
~~~
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ я съехал из Клэпхема. Собрал только самое необходимое —
пушку
деньги
наркоту.
Взял пиджак от Гуччи — надо быть чокнутым, чтобы такое не взять. Пару свитеров и джинсы. Оставил блейзер и черный костюм. Похорон я больше не планировал. Захватил полдюжины детективов. Все уместилось в одной сумке: путешествуем налегке. И отчалил.
Я шел по аллее Холланд-парка и надеялся, что
— Пришли на сверхурочные?
— Вообще-то я пришел к вам жить.
Он тщательно сложил газету, сказал:
— Мадам была права.
— Да?
— Она сказала, что вы переедете через неделю.
Он поднялся, добавил:
— Пейте кофе, я приготовлю вашу комнату.
Я присел, подумал: «Черт, это было совсем нетрудно».
Я уже скручивал сигаретку, когда вспомнил о запрете на курение. Но все-таки закурил. Живу я здесь. Джордан вернулся, заметил дым, но никак не отреагировал. Сказал:
— Думаю, там есть все, что нужно: душ, плита, холодильник Нет телефона, но я одолжу вам мобильник, пока линию не протянем.
— Каковы основные правила? — осведомился я.
— Простите?
— Да ладно, приятель, — что делаем, чего не делаем?
Он улыбнулся — этому парню нравилось планировать, — сказал:
— Все очень просто. В главное здание не заходите, пока вас не вызовут.
— Вызовут. Просто жду не дождусь.
Вызов пришел быстрее, чем мы оба ожидали. Зазвонил колокольчик Джордан извинился и ушел.
Вернулся через десять минут, говорит:
— Мадам приветствует вас в усадьбе и хотела бы знать, готовы ли вы водить машину, так как это будет частью ваших обязанностей.
— Нет вопросов. А мне нужно будет носить униформу?
— Мы не практикуем униформу.
Я отнес сумку в гараж и пошел распаковываться. В комнате пахло освежителем воздуха. На столе лежал мобильник. «Роллс-ройс» в гараже, мобильник у меня в руке — добро пожаловать в храм удовольствий.
Сначала позвонил Джеффу, сказал:
— Джефф, это Митч.
— Привет, Митч, рад был с тобой встретиться в субботу. Передумал насчет работы?
— Нет, приятель, спасибо. Ты что-нибудь знаешь про злодея по имени Гант?
— Во как… Новости хуже некуда, с этим типом лучше никаких дел не иметь.
— О-о!
— Твой кореш Билли Нортон на него работает.
Мой кореш!
— Хочу спросить на всякий случай, Джефф, а ты не знаешь, где он живет?
— Да, я кое-что
— Все как всегда, да, Джефф?
— Точно, подожди мину….
После паузы:
— Ригал Гарденз, девятнадцать, Далвич. Ему принадлежит дом и почти вся улица.
— Спасибо, Джефф.
— Держись от него подальше, приятель.
— Попытаюсь.
Потом позвонил Бри, сообщил ей мой новый адрес и номер мобильного телефона. Она ничего не сказала. Я даже спросил:
— Бри… ты меня слышишь?
— Это адрес той старой девки, да?
— Это не то, что ты думаешь. Это работа.
Бри сказала:
— В ее возрасте это, наверное, очень трудная работа.
И бросила трубку.
Черт, если бы Бри не принимала всё близко к сердцу, у нее могло бы развиться чувство юмора.
Мобильник уже дымился. Я позвонил Нортону. Он говорил так, будто я его разбудил.
— Билли, я тебя разбудил?
— Нет… я… кхм… фигней разной занимался. Это ты, Митч?
— Да.
— Тебе пи…ц, чувак.
— Извини, не понял.
— Гант очень хочет тебя поиметь. Да… еще ты уволен.
— Ну, Билли, ты говоришь так, будто сильно от этого расстроился.
Глубокий вздох.
— Что с тобой, чувак? Я принес тебе такое сладкое дело, а ты взял и все обосрал.
— Ведь ты мой кореш, да, Билли?
— Да.
— Тогда слушай: Гант к тебе тоже не так чтобы замечательно относится.
— Послушай, Митч… Опять ты за свое. У тебя мозги набекрень.
— Билли, у него для тебя очень плохие новости.
— Митч… Это ты мои плохие новости. Он сказал, что ты ему кое-что должен.
— От мертвого осла уши.
— Ты лучше верни ему, Митч, он просто взбесился.
— И последнее, Билли. Как выглядели твои руки после того, как я уделал того парня три года назад?
Долгое молчание, потом Нортон сказал:
— Ты попал, чувак Я говорю с пустым местом.
И повесил трубку.
Теперь я понял, что это правда. Грязный ублюдок.
В первый год моего тюремного срока надо мной на верхней шконке жила черная маргаритка, местный петушок. Его опустили в первую же неделю, он вошел во вкус и продавал себя даже оптом. Ему было всего восемнадцать, но для тюрьмы он был вполне совершеннолетним.
Он развивал свое мастерство, делал минеты за косметику, за глубокий анал получал женское белье. Каждую ночь в одиннадцать тридцать он запевал «Фернандо». Медленно, хрустально-чисто. Весь в печали и утратах.