Лондон
Шрифт:
– Король приравнивает себя к Богу! – воспротивился Роуланд. И тихо добавил: – Это будет концом Церкви, какую мы знаем.
– Генрих – добрый католик, – ответил Томас, переходя в оборону. – Он защитит Церковь от ереси.
Сьюзен молчала.
– А вдруг король передумает? – не отставал Роуланд. – Вдруг Генрих захочет упразднить реликвии? Или перекроить мессу? Что, если он возьмет и перейдет в лютеранство?
Никто не ответил.
– Понимаете, будет и еще один акт, – продолжил молодой человек. – Акт об измене. В ней будет повинен любой, кто посмеет возразить против Акта о превосходстве. Это означает смерть, –
Сьюзен начала дрожать и посмотрела на Роланда.
– Мы не изменники, – сказала она твердо, как только могла. – Если акт примут, мы подчинимся.
Но Роуланд не поднимал глаз.
Женщина понимала, что чувствовал супруг, пока шли недели и Акт о превосходстве рассматривался в парламенте. Она испытывала то же, но знала, что не имеет права это показать. Сьюзен попала в поистине странное положение защитницы короля, единомышленницы брата, которого подозревала в еретичестве, – все, что угодно, только бы переломить критику мужа.
– В практическом смысле это ничего не меняет, – убеждал его Томас снова и снова. – Дело не только в том, что Генрих – верный католик, даже самые умеренные реформы будут рассматриваться епископами и парламентом. Вере ничто не грозит.
Противников в парламенте нашлось меньше, чем ожидала Сьюзен. Она поняла, что причиной тому отчасти была позиция, изложенная ей женой соседа. «Пусть лучше Церковью руководит наш английский Гарри, чем какой-нибудь итальянец из Рима, который ничего про нас не знает», – заметила та. Другие же, подозревала Сьюзен, – и даже епископы вроде Кранмера – могли быть тайными реформаторами, считавшими, что смогут добиться большего в обособленной Английской церкви. Но в первую очередь она поняла, наблюдая за беспощадным секретарем Кромвелем в действии, основную причину, по которой парламент покорялся королевской воле. Страх. И Сьюзен, вспоминая «Великого Гарри», под позолотой которого таились смертоносные пушки, в душе понимала, что мрачный государственный корабль продолжит плавание.
– Мы должны подчиниться закону, – тихо говаривала она.
Скромным утешением являлось только одно. В отличие от весенней истории с узакониванием престолонаследия, никто не заговаривал о поголовной обязанности присягать. Вздумай кто-то из подданных Генриха порицать новый акт публично, это было бы изменой, но несогласные могли, по крайней мере, страдать молча.
Этому, как сознавала Сьюзен, и предавался ее дорогой супруг. Он выполнял свою работу механически; какое-то время казался смертельно больным и утратил былую живость, хотя впоследствии немного взбодрился. Когда осень сменилась зимой, он погрузился в угрюмое безмолвие и даже в постели вел себя иначе – любострастие сохранилось, а радость исчезла. Что касалось Сьюзен, то она смотрела на детей и терпела, стараясь не обнаружить понимания его правоты и зная, что должна любой ценой защитить семью.
Год близился к концу, и ей отчаянно не хватало Питера.
Холодным декабрьским днем Сьюзен отправилась в город. Она зашла на Патерностер-роу – улочку возле собора Святого Павла, где обосновались книготорговцы. Там она купила Роуланду книгу в подарок на Рождество. Довольная приобретением, она направилась по Чипсайду и по наитию свернула в переулок близ Сент-Мэри ле Боу. Через несколько секунд она вошла в
До чего же тепло было в этой церкви с темной крестной перегородкой, витражными окнами и десятком свечей, мерцавших перед статуей Пресвятой Девы! Благоухало ладаном. Церковь хорошо передавала самую суть праведного служения ее брата. Закрыв глаза, она почти ощущала его присутствие.
А потому слабо вскрикнула, когда обернулась и увидела, что тот стоит рядом.
1535 год
В январе 1535 года секретарь Кромвель получил неприятное сообщение из Рима. Несколькими месяцами раньше скончался слабый и нерешительный папа Климент VII, его место занял новый понтифик. От него не было слышно ни слова, пока не подоспело секретное донесение, которое, однако, оказалось шокирующим.
– Он собирается сместить вас, – сказал Кромвель королю.
Похоже, соответствующие письма уже разослали королю Франции и германскому императору. Генрих, постоянно показывавший зубы, оказался в смертельной опасности, не говоря уже о том, что эти могущественные силы могли вторгнуться на остров и отобрать у него королевство. Решатся ли они на это?
– Могут и соблазниться, – рассудил Генрих, – коль скоро решат, что в стране раскол и люди будут приветствовать их.
– Что вы прикажете делать мне?
– Ничего особенного, – улыбнулся король. – Нам следует раз и навсегда показать им, кто в Англии хозяин.
Холодным, но ясным февральским днем Питер покинул Чартерхаус и навестил своих родных в Челси. Сьюзен отметила замечательный факт: само возвращение Питера в Лондон уже изменило атмосферу в доме. Она испытала чувство надежности и благополучия. Ожил и Роуланд, а Сьюзен, как бы ни сомневалась в Томасе, решила отвергнуть эти мысли хотя бы сейчас.
– Воссоединим семейство, – заявила она. – Томас тоже должен прийти.
Несколько дней она наводила порядок, начищая до блеска все подряд: дерево, олово, металл. Обшила новыми кружевами детскую одежду и гордилась собой, когда долгожданный день наступил.
Главным торжеством должен был стать семейный обед вскоре после полудня; почетным же блюдом, как пристало всякой английской семье, способной себе это позволить, – жаркое, и много.
– Лебедь, – постановил Роуланд.
Состоятельным лондонцам разрешали держать на Темзе собственных лебедей, и он за последний год сделался гордым обладателем нескольких.
– Неделю будем есть! – рассмеялась Сьюзен.
И с утра пораньше приготовила огромную птицу.
Питер прибыл на барке и не успел шагнуть на маленький причал, как уже обнимался с детьми, подхватывая каждого по очереди. Он сердечно улыбнулся всем и, с сестрой под руку, чрезвычайно бодро зашагал по тропинке к дому.
Глаза искушенного приходского священника подмечали все. Он похвалил маленький сад, восхитился домом, выразил восторг по поводу скромно пополнявшейся библиотеки. В мгновение ока он подружился с детьми.
Томас пришел ближе к полудню, и вскоре все собрались за большим дубовым столом. Сьюзен испытала великую радость от простой молитвы Питера и вида Роуланда, разрезавшего огромного лебедя. Улыбался и Томас.
– Вы по-прежнему похожи, – заметил он.
– Я сохраняю преимущество в весе, – отозвался Питер.