Лоуни
Шрифт:
— Да, преподобный отец.
— Кое-кто из ребят говорил, что он носит власяницу. И я б не удивился, лицо у него временами было под стать. Ты ведь знаешь, что такое власяница, Тонто?
— Да, преподобный отец.
Отец Бернард постучал пальцами по картам, пошел с одной и улыбнулся.
— Сейчас мне все это смешно, — продолжал он, — но О’Фланнери был завзятый мучитель. Мамаши и папаши и те его боялись. Он сразу давал понять, что с первого же дня вобьет в тебя страх Божий.
— Как это?
— Каждый раз, когда
— Какой же?
— Надо было перевести dura lex, sed lex[9]. — Отец Бернард посмотрел на меня. — Да, вот и они корчили рожи. Прямо перед тем, как получить палкой по заднице. — Он сжал губы и покачал головой. — Знаешь, я до сих пор чувствую, каково это. Учитель бил старой березовой палкой с такой силой, что дальше ему уже ничего не надо было делать, чтобы держать нас, глупых щенков, в узде. Ему достаточно было только подойти к столу и дотронуться до него рукой. Мы затыкались в одно мгновение, могу тебе сказать.
— А другие учителя у вас все-таки были, преподобный отец?
— Да, в конце концов.
— Как это?
Отец Бернард усмехнулся:
— Карьера мистера О’Фланнери быстро закончилась, скажем так.
— Почему? Что произошло?
— Этот придурок свалился со скал в Ру Пойнт, когда фотографировал буревестников. Когда нам сообщили об этом в понедельник утром, все ликовали, и должен признаться, к моему вечному стыду, что и я тоже. Мы все еще веселились, когда пришел директор. Ну, думаю, все, конец. Ну, ты понимаешь. Но он совсем не орал на нас. Он знал, кто такой был О’Фланнери. И что люди о нем думали. Он просто присел на край стола и стал задавать нам вопросы по географии, по математике… И знаешь что? Вместе мы ответили на все до единого вопросы. Он, наверно, пробыл с нами час, а в конце сказал кое-что, что я до сих пор не забыл.
— Что же это, преподобный отец?
— Он сказал: «Придет время, когда каждый из вас скажет „спасибо“ этому человеку, который вложил в вас мозги».
Потом он встал и вышел. Директор был прав. Он был безжалостный, О’Фланнери, и я всегда его ненавидел, но в каком-то смысле я ему благодарен, понимаешь? Не так много найдется его уроков, которые бы я не помнил.
— А что это значило, преподобный отец?
— Что значило что?
— Ну та фраза на латинском.
Отец Бернард засмеялся:
— Закон суров, но это закон. Еще было, ну-ка… Ех fructu arbor agnoscitur[10] и Veritas vos liberabit[11].
— А что это означает, преподобный отец?
— Истина сделает вас свободными, — ответил священник и бросил карту на стол.
— Иоанн, — не задумываясь, сказал я.
Отец Бернард поднял брови и с интересом посмотрел на меня:
— Отец
Я кивнул и собирался показать Хэнни, какой картой ходить, как вдруг понял, что он выиграл.
— Открываем, — сказал я и перевернул карты перед отцом Бернардом.
Хэнни схватил их и прижал к груди.
— Все в порядке, Хэнни, — сказал я. — Ты выиграл. Ты победитель.
— Точно, он победитель, — засмеялся отец Бернард.
Он взглянул на Хэнни и бросил свои карты на стол.
А потом он откинулся на спинку стула и наблюдал за мной, пока я складывал карты в колоду, чтобы снова их раздать.
— Я хочу на самом деле кое о чем тебя попросить, Тонто, — вдруг сказал отец Бернард.
— Да, преподобный отец?
— От имени мистера Белдербосса.
— Да, преподобный отец?
— Когда отец Уилфрид скончался, — вздохнул священник, — оказалось, что не хватает одной вещи. Тетради. Ты, часом, не знаешь, где она может быть?
— Тетрадь?
— Да, дневник или блокнот, ну, знаешь, что-то в этом роде. Она очень важна. Для семьи. Мистер Белдербосс очень хотел бы получить ее обратно.
— Я не знаю, преподобный отец.
— В ризнице ее не может быть? Или в жилых помещениях?
— Нет, преподобный отец.
— Как ты думаешь, кто-то из ребят может знать?
— Я не знаю, преподобный отец.
— Имеет мне смысл спросить их?
— Не могу сказать, преподобный отец. Может быть.
Отец Бернард взглянул на меня, и я начал сдавать карты.
— Понимаешь, Тонто, исповедь предполагает обязательство хранить тайну. Я не смогу рассказать ни одной душе то, что ты скажешь мне, — сказал он. Затем, помолчав минуту, продолжил: — Даже если мне пистолет к виску приставят.
Я быстро взглянул на священника, предполагая, что он каким-то образом смог увидеть винтовку, но отец Бернард собрал карты вместе и принялся перебирать их.
— Но я же не на исповеди, преподобный отец, — улыбнулся я.
Он засмеялся. С лестницы послышался голос Матери — она звала священника.
— Подумай об этом, Тонто, — попросил он и поднялся, чтобы открыть дверь. — Если что-нибудь придет тебе в голову, дай мне знать.
Мать вошла.
— А, вы здесь, — сказала она. — Надеюсь, эти двое не слишком вас задерживают, преподобный отец.
— Совсем нет, миссис Смит, — отвечал он. — Я просто хотел посмотреть, лучше ли они играют в карты, чем раньше.
— А… — отозвалась Мать, смущенная оттого, что отец Бернард изобрел какой-то изощренный тест с целью определить, не играем ли мы тайно в азартные игры. — И как, лучше?
— Совсем нет, — ответил священник, подмигивая мне. — По-прежнему страшно мухлюют.
— А… — протянула Мать, — ну, если можно, я хотела бы отвлечь вас на минутку, преподобный отец. Есть несколько моментов, которые я хотела бы с вами обсудить.