Лоуни
Шрифт:
Примерно с полмили мы шли, придерживаясь колышков вдоль старой переправы, а когда они кончились, виляющая колея, оставленная «даймлером» на песке, стала единственным указателем для нас среди пятен вязкой грязи и глубоких впадин, все еще углубляющихся после отлива. Именно здесь, в утробе залива, человек был на самом виду. Плоская поверхность песка создавала ощущение удаленности от всего вокруг. Здесь не было ничего, кроме ветра и света, то приходящего, то уходящего. Чайки были крупнее, они ничего не боялись — здесь их территория,
Когда мы наконец добрались до самого Стылого Кургана, там обнаружился мощенный булыжником покатый подъем, ведущий к грунтовой дороге, которая шла по периметру. Разбитая, вся в комьях тины, она казалась непроезжей, и все-таки там виднелись человеческие следы и отпечатки колес, изрезавшие всю дорогу к «Фессалии», дому, который стоял подальше, на краю утесов на северной оконечности мыса. Тем не менее лучше было срезать путь по заросшей вереском пустоши, чтобы не запачкать сапоги. Если мы вернемся по колено в грязи, Мать начнет задавать вопросы.
Я приподнял колючую проволоку изгороди, чтобы Хэнни мог пролезть, и показал ему, где держать, чтобы я мог проделать то же самое. Местность чуть поднималась, и мы оказались на торфяном болоте, где ветер истерзал вереск до основания.
Не составляло труда понять, почему никто не селился здесь. Ради чего? Скот не выжил бы здесь, на каменистой почве, и любая попытка построить что-то была бы обречена — первый же примчавшийся с Ирландского моря шторм сровнял бы сооружение с землей. Дальше, за Стылым Курганом, не было ничего, только необъятная ширь воды до самого побережья графства Лаут за сто пятьдесят миль отсюда.
Возможно, именно эта мысль заставила меня повернуть голову и посмотреть через пески на наши следы. Чтобы убедиться, что нам есть куда вернуться.
Земля казалась тонкой полоской серого цвета, дот был едва различим на фоне цепочки дюн. Только «Якорь» выделялся, белый среди деревьев Браунслэк Вуд, а позади него лес колыхался под ветром, как мех огромного дремлющего животного.
Глядя на эту густую чащу, нависающую над вересковыми болотами, я счел, что, пожалуй, мистер Белдербосс был прав. Возможно, нога человека не ступала там на протяжении веков. Должно быть, такие места еще существуют даже в Англии. Дикие чащи, предоставленные самим себе.
Хэнни дернул меня за руку, и мы продолжили свой путь через вересковые заросли. И пока мы шли, я вдруг осознал, что слышу слабое позвякивание, как будто кто-то проводил пальцем по краю стеклянного бокала.
— Ты слышишь?
Хэнни остановился, и я потрогал себя за ухо.
— Этот звук, — пояснил я.
Брат покачал головой.
Что-то зашуршало в траве — комок белого меха метнулся и заставил нас обоих одновременно обернуться. Небольшой кот вылупил на нас глаза из травы и тоненько мяукнул. Хэнни протянул руку, и кот подошел к нему. Он не носил ошейник с кличкой, но не был одичавшим. Шерсть у него выглядела ухоженной.
Это
* * *
Хэнни оказался там быстрее меня и теперь стоял в самом конце дорожки, ведущей к дому сквозь почерневшие стебли вереска и папоротники с еще не раскрывшимися крошечными побегами.
Звяканье стало громче, и я понял, что это ветер раскачивает колокол на маленькой кирпичной башне, построенной, как рассказывают, дьяволом для Элизабет Перси, чтобы она завлекала на скалы несчастных чужеземных моряков.
Ветер был не настолько силен, чтобы колокол мог коснуться языка, и поблескивающий металл производил тихий мелодичный звук, растекавшийся в сыром воздухе.
Девочка сидела в своем кресле-каталке под крышей покосившейся галереи дома. Мгновение спустя она подняла руку, и Хэнни двинулся в сторону дома, следуя за котом-альбиносом.
Впервые подойдя к «Фессалии» близко, могу сказать, что это было уродливое сооружение. Низкая и длинная постройка, предназначенная противостоять ветрам, она была похожа на гриб, вылезший из земли только наполовину. Все окна были черные, с подоконников стекала вода, оставляя разводы на грязной штукатурке, поскольку окна здесь всегда запотевали. Галерея была с претензией на элегантность, очевидно не удавшейся. Вид ее напомнил мне проход к склепам церковного кладбища Сент-Джуд с ангелами в натуральную величину и сломанными воротами.
Хэнни остановился в нескольких футах от девочки, не сводя с нее глаз, а она все поглаживала руками раздувшийся живот. То ли из-за сухих, рыжеватых волос и обязательно прилагающейся к ним россыпи веснушек на переносице, то ли из-за беременности, придающей лицу опухлость, но она показалась мне еще моложе, чем когда я увидел ее первый раз. Привлекательность, которую отметила миссис Белдербосс, появлялась и исчезала слишком быстро, чтобы быть постоянным ее качеством, и полностью пропадала, если она морщилась, когда ребенок начинал шевелиться в животе.
Дверь позади нее открылась, и послышался голос Лоры изнутри дома:
— Это он вернулся?
На ее лице появилось выражение разочарования, когда, появившись в дверях, она увидела Хэнни и меня.
Она курила сигарету и была одета в одинакового цвета красно-коричневую юбку и жакет. На ней было жемчужное ожерелье, и, как и от ее мужа, от нее сильно пахло духами.
— Я могу быть вам чем-нибудь полезна? — поинтересовалась она, касаясь уголков накрашенного рта концом мизинца.
Я объяснил ей, что мы пришли за часами.